Этот вопрос я задавал себе очень часто, когда стремился разобраться в вещах.

Что есть ТЫ?

Я спрашивал это, когда был на земле. В море не было вопросов. Но на земле, да: где же "ты"?

И тогда... в возрасте пятнадцати-семнадцати лет я грезил о некой "приключенческой жизни", где вы подобны некоему неизвестному химическому элементу: вы производите реакции внутри самого себя. Вы смешиваете всевозможные химические реактивы, чтобы открыть собственное строение.

И я представлял, что моя жизнь должна быть подобна химическому эксперименту, в котором приятель, предположительно "я", был бы вынужден ВЫКРИКНУТЬ свою истину, ИСПУСТИТЬ свою истину, ЗАЗВУЧАТЬ своим настоящим "звуком".

Товарницки: Исследовать себя?

Да, найти, что там есть. Это был мой вопрос... Мой единственный вопрос.

И, возможно, именно из-за той интенсивности, с которой я спрашивал, я вскоре получил отклик.

В двадцать лет -- двадцать лет и пятнадцать дней -- я начал получать ответ. Сбрасывая все, что было нацеплено на меня. И осталось лишь это: что-остается-когда-ничего-не-осталось.

Товарницки: Были ли вы поражены каким-то особенным случаем, связан

ным с СС или с охранниками лагеря, который указывал бы, что даже в

наихудшие моменты жизни могут иногда работать и другие силы, не

только ужас?

Вы имеете в виду в жизни или...

Товарницки: Я имею в виду какой-нибудь случай в концлагере, который

мог бы показать, что "зло" вовсе не всемогуще.

Не знаю.

(молчание)

Товарницки: Хорошо, я имею в виду, что посреди этого ужаса концла

герей, этой лагерной машины могло бы нечто произойти... Вспомним,

например, о том, что произошло на краю ауровильских каньонов (*).

Вас могли бы поразить некоторые события, которые показали бы Вам,

что иногда Молох уязвим! Такое случается. Сокровенное распознание

того факта, что охранники в конечном итоге были всего лишь соломен

ными чучелами? Сохранились ли у вас воспоминания, показывающие, что

сама та безжалостная сила имела свои слабости?

О, сила была слишком неограниченной!... Она была почти безграничной! В кошмаре нет слабости. Вы должны просто выйти из кошмара.

В самом деле, я не могу сказать. У меня нет особенных воспоминаний о светлых пятнах во всем этом, кроме того, как находясь в гуще этой страшной ничтожности, я внезапно погружался в невыразимую радость... (не могу объяснить; не знаю, какое слово использовать, потому что это не "радость"). Внезапно я погружался в нечто необычно чистое и сильное -________________________________________________________________________

(*) Когда на Сатпрема напала группа убийц, но он "чудесным образом"

избежал смерти.

СИЛЬНОЕ, знаете ли. СИЛЬНОЕ -- ничто не могло меня больше коснуться.

Товарницки: Возможно, чувство искренности?

О, нет!... Искренность... Точно, не искренность!

Сила -- сила, вы понимаете. Нечто, что внезапно делало меня неуязвимым. И ничто не могло навредить мне.

Это был мой первый контакт с... (как я сейчас понимаю!) первый контакт с истиной, с тем одним, что ЕСТЬ -- что ЕСТЬ, на самом деле, человеческое существо, потому что когда вы касаетесь того ядра БЫТИЯ, вы касаетесь того, что находится повсюду. Будь это другой человек, растение или животное, вы находитесь в соприкосновении с самим бытием мира. И само бытие мира есть нечто полное, мощное и... "царственное".

Только эту вещь я ощущал в концлагерях. Кроме этого я не вижу других моментов милости. Может быть, кроме одного (уверен, что это было сделано намеренно)... Как-то во время бомбардировки нас впихнули в тоннель. Там было несколько гражданских, и кто-то из них оставил для нас сверток с маргарином или чем-то подобным. И я знал, что это было сделано умышленно. В ту минуту я подумал: "Хорошо... да, это хоть что-то."

Вот и все.

А так и не было никакой другой милости.

Товарницки: И, конечно, лишь значительно позднее Вы смогли понять

значение той силы!

Тогда я начал соприкасаться с некоторым способом дыхания.

Я имею в виду, что когда я был ребенком, то мог чувствовать те необъятные и светлые вещи, и тогда мне дышалось легко. Но теперь я почувствовал это как силу. Теперь это больше походило на силу. Оно выражалось как сила, и мне потребовалось долгое время, чтобы понять, что это было.

И впоследствии Вами завладевает одна и та же мысль -- только одна мысль: может ли то, что приходило однажды, быть ВСЕ ВРЕМЯ.