– Не бросать же девушку одну...
– сказал он.

На четвертом корте кто-то из новеньких играл против Этьена. Крепкий подвижный парень, судя по стилю - американец. На третьем двое мальцов упорно лупили мимо, вопили и ругались страшными взрослыми словами. На втором - Альфредо давал урок очередной толстушке, на первом - пили воду взмокшие Дэвид и Роджер...

Борис, со всеми поздоровавшись, нашел свободное кресло и перетащил к сетке корта. Ян курил короткую вонючую партагас, Люк и Аллан, сдвинув головы уткнулись каталог Брайтлинга, Реми бинтовал колено, какая-то писюшка хихикала на коленях Антуана, Олаф и Фабрис, мокрые, как после душа, блаженно сидели с закрытыми глазами.

– Я подаю вторую подачу.., - рассказывал Ян.

– А за это время они растащили полстраны!
– раздалось сзади.

– И вижу, что прямо за Жан-Пьером, сидит какая-то бабенка, лет тридцати пяти, поставив раздвинутые ноги...
– О чем ты говоришь! Я платил за свою первую студию на Сен-Жорж девятьсот франков!
– ... на стул и заголив ноги. И под юбкой у нее ровным счетом ничего нет...

Олаф хихикнул: - Кроме собственного меха !

– Да и то, немного,- продолжал Ян.

– А теперь?
– продолжал невидимый голос.
– За эту клетку без ванной и с картонными стенами. Когда мой сосед чихает, у меня падают книги с полки. Мне даже слышно, когда он рвет волосы из ноздрей!

– Я, конечно, промазал вторую подачу. Пятнадцать-тридцать. Перехожу подавать налево. Поднимаю ракетку.

– Четыре двести каждый месяц!

– И подать не могу! Кошара её смотрит на меня, что твое дуло пулемета. А сама она, как бы меня не видит.

– Нет, ты помнишь? На шестьдесят франков можно было вдвоем отужинать, с вином и кофе.

– Окей! Возле самой сетки лежит мяч. И я говорю Жан-Пьерру - гони мяч, мол тот, что у меня - сдох, скончался. Он поворачивается, идет к сетке и ничего, скотина не замечает.

– Я тебе скажу. Эти зеленые. Борьба с загрязнением. Главное загрязнение это не выхлопные газы.

– Отсандаливает он мне мяч. И, что твой Агасси, танцует на приеме. Ждет, когда я снова врежу мимо.

– Это не нитраты.

– И за секунду до подачи, в башке его видно допроявляется все-таки снимок. Я вижу, как он дергает головой, и, словно, какая-то сила его тянет - оборачивается...

– И не сточные воды...

– И тут же возвращается на исходную - морда перекошена, рот дергается, ракетка стучит о битум - гвозди заколачивает.

– Главное - это загрязнение мозгов. Политика и реклама.

– Я выигрываю игру и тут он, предлагает меняться сторонами.

– Они нас принимают за идиотов! Они думают, что мы бесконечно будем глотать всю эту муть... Запивать её дешевым розовым...

– Хотя сам отказался играть на солнце. В общем, тот еще матч...

– А что эта шалава?
– спросил кто-то.

– Эй, рускофф, как ты там, переделал рекламу про пеленки?

– Эта salope? Так и сидела, проветривала свои складки, пока не появился Гийом. Ян зевнул и выпустил клуб дыма.

– Как ты можешь курить эту мерзость?
– спросил Алан.

– Он выпендривается, а не курит! Ты же не затягиваешься?
– спросил Олаф.

– Сигарами затягиваются пижоны,- Ян мелко сплюнул.

– Рускофф!

– Оставь, он кимарит...

– И он её уволок?

– А... Ему любая точилка для карандашей подойдет, - раздался голос Антуана.

– Борис этот клип про пеленки переделал на француженок: Meme moullier elles sont seches!

– Для карандашей?
– загасил наконец сигару Ян.
– Да там болванки для ракет можно обтачивать!

– Ну и мерзкие же вы типы,- весело вставила писюшка. У вас одно в голове!

– Ты знаешь, кто нам устроил эту блядскую эпидемию?

– СПИДа?

– Мамзель Веро!
– встрял, разлепив один глаз, Фабрис.
– Ты уже раза четыре кончила, ерзая на коленях у этого охламона, которому придется ставить новый зиппер на джинсы... Лицемерить в такую жару!

– Я тебе скажу без дураков, на все сто: гондонная промышленность запустила на орбиту этот СПИД. Представляешь, какие они нынче делают бабки?

* *

Американец явно был сильнее Этьена. Его пушечные подкрученые подачи Этьен сандалил либо в сетку, либо - в аут. Справа он лупил отменно, но и Этьен был способен ответить не хуже. Зато слева у янки был чудовищный удар. Он низко подсаживался под мяч и, вместе с ударом разжимался по спирали, поднимался, широко разводя руки, чуть проваливаясь вслед за мячом. И до последней милисекунды не было видно - будет ли это удар по линии или неожиданная диагональ.

Борис чувствовал, как тяжелеют веки. Он моргнул несколько раз, зевнул и закрыл глаза. Даже за стеклами темных очков по изнанке век плыли пурпурные пятна.