Гроза унялась скоро. Отошла, растаяла страшная туча, и гром разом улегся, словно и не было в мире необузданного хаоса страсти. Мы плотно отобедали в землянке, распахнув дверь и вдыхая словно бы неземной, прекрасный запах грозы. Ребята, крепко выпив, завалились на нары и разом заснули, измученные прошедшими страхами. Я понял, что страхи мучили их с момента прихода к озеру и до окончания этой грозы. Когда все стихло, Василий и особенно Осип стали вдруг веселыми и разговорчивыми парнями.

– Никому, однако, не говори, что Егдо видел, - сказал Василий.

– В Инаригде не говори, - дополнил Осип, словно бы давая разрешение мне говорить о Егдо за пределами Авлакана.

– Камни, однако, прячь! Не показывай Инаригда камни, - продолжал наставлять Василий.

– Почему?

– Нельзя. Не был, однако, ты там.

– Не был, не был, - закивал Осип, теперь он во всем поддерживал товарища, как тогда его Василий.

– Место шибко тайное.

– Хына не велит?

– Хына, однако, подох маленько. Нарот не велит. Серса наш не велит.

– Спать будем, - сказали они и завалились на нары.

Цепляясь за последнее, я спросил:

– Слушай, Василий, а Егдо по-вашему - щучье, да?

– Нет. Это Почогиров язык. Наш язык: Егдо - Огорь много!

– Огненное, да?

– Однако, огненное!
– пробормотал он и засопел носом.

Я вышел из землянки, поднял рюкзак и высыпал содержимое из него на землю. Сухими, опаленными великим огнем, в панцирных рубашках окалины, лежали передо мной метеоритные тела, поискам которых отдал всю жизнь мой учитель Леонид Александрович Журавлев.

Я взял в руки тяжелый черный окатыш и долго глядел на него: есть ли это разгадка сагджойской тайны или это новая тайна, которой суждено мне посвятить жизнь?