Шрифт:
– Ты...Вы знаете мое имя?
– Да, ты ведь часто гуляешь здесь, часто шепчешь деревьям свои признания...
– Вот как...
Михаил хотел смутится, однако - никакого смущения не вышло. Он чувствовал себя перед ней так же легко, так же открыто как и перед ручьем, перед деревом, перед звездами. И хотя он чувствовал, какая мудрая она, возвышенная, непостижимая, хотя и хотел приклонятся ей как богине - в то же время чувствовал что она очень близкая, по человечески любящая его, и уже не мог он ей говорить "Вы", как не стал бы он говорить своему лучшему другу или сестре, он говорил "Ты", и все же в любое мгновенье готов был пасть перед ней на колени, на любую жертву ради нее, такой прекрасной, готов он был пойти. А она говорила:
– Никогда, кроме давних-давних веков не выходила я к вам, людям. Вы отделились от нас. Вы живете своей жизнью, и все больше и больше удаляетесь... Но с тобой столкнулась сила не из вашего - из нашего мира, вот и решила тебе помочь.
– Да, да! Как же хорошо, что ты вышла! Я то совсем перепугался с этим Бруниром, не знал уж и куда бежать. Думал, что - это самый страшный день в моей жизни, а оказалось, что наоборот - самый прекрасный! Тебя встретил!
Так восклицал восторженный Михаил, который был уверен, что с появлением девы никакая темная стихия ему уже не страшна. Однако, при имени пса ведьмы, дева вздрогнула, и даже свет вокруг нее несколько померк. Тихим-тихим голосом она молвила:
– Нет - если здесь окажется Брунир - а он скоро здесь окажется - мне не совладать с ним. Тем более, мне не совладать с его хозяйкой Бабой-Ягой...
– Баба-Яга - это в сказках, это только детей на ночь пугать; а тут - жуть настоящая. Это... ведьма...
– Зови как хочешь - разве это имеет значение?
– А тебя как звать?
– Ты ведь любил...
– Да - любил. Еще когда в школе учился. Только она мою любовь не разделила, но это было самое сильное, светлое, чистое чувство. Ну, ты знаешь, я же шептал.
– Знаю. Так зови меня, как ее звал.
– Таня.
– Да - Таня. А Брунир скоро будет здесь.
– Тогда, тогда Таня - ты же знаешь, где город. Так укажи дорогу, мы вместе побежим. Или, быть может, ты летать умеешь.
– Нет, летать я не умею. Разве что с палыми листьями закручусь, так гораздо быстрее чем бегом города мы достигнем, но только вот не спасут ваши стены от Брунира. Там он также как и здесь в тебя вцепится...
– Да, да - я это сразу почувствовал. Но ты ведь знаешь какой-то выход.
– Действительно знаю. И не выход даже, а возможность ускользнут от него, хоть и не навсегда - даже и не сомневайся, что он теперь будет продолжать преследование до тех пор, пока не доберется до тебя...
Говоря это она склонилась и стала собирать палые листья - она подбирала их своими легкими, воздушными пальцами, и листья скреплялись между собою, образовывали дивное полотно.
– Сейчас я сотку ковер, который унесет тебя от Брунира.
– Куда же унесет?
– удивился Михаил.
– Да куда тебе будет угодно... Пока останется в нем сила - будет тебя нести.
– Ну, хорошо-хорошо. И ты стало быть полетишь со мною?
Он спросил это даже с уверенностью - и могло ли, право, быть так, чтобы она, Таня оставила его теперь. Но она ответила:
– Нет. Я не могу оставить родной парк без присмотра. Я просто делаю единственное, что могу сделать, чтобы помочь тебе...
– Да, да - понимаю.
– удрученно проговорил Михаил.
– Но, я потом вернусь к тебе.
– Ты должен нагнать Бабу-ягу и похитить у нее метлу. Это очень сложно, почти невозможно, но - это единственное, что я могу тебе посоветовать. Единственное, чем могу тебе помочь...
И тут увидел Михаил, что по щекам Тани катятся слезы - казалось, что это крапинки солнечной весны, самого прекрасного весеннего дня. И от осознания, что это прекрасное создание его любит, что это по нему льет она слезы - от этого сразу стало ему легко, и то что страшное, что предстояло ему, что окончательно должно было разрушить привычную ему жизнь - все это представлялось уже совершенно не значимым, что должно было промелькнуть в одно мгновенье - ну а после этого он непременно вернулся бы к Тане, в блаженстве.
А ковер уже был соткан. Она собрала все листья, которые находились в сфере зеленого света, и теперь они стояли на голой с выпирающими голыми корнями земле. Ковер был соткан из нескольких слоев листьев, и сам напоминал по форме огромный лист, с удобной выемкой посредине. Таня прошептала листу несколько слов, после чего отпустила - он не упал, но повис в воздухе перед нею.
– Пора.
– прошептала она - словно птица в вечернем лесу последнюю песнь заходящему солнцу пропела.
– Теперь он уже совсем близко...