– Однако, здорово, Ящер!

– И тебе того же, товарищ генерал! Все цветешь благоухаешь?

– А як же!

– Да-а… Не везет бедолагам конкурентам. Такого боровичка непросто сковырнуть на пенсию!

– Как и тебя, Ящер, – отпарировала эта седая язва.

– Шутишь, значит, хорошо живешь. Рад за тебя.

– Что ж, ты и должен за меня радоваться. Будешь печалиться, взгрустнется обоим.

Николай Васильевич (не путать с Гоголем!) давненько числился в моих приятелях. Да и как тут не приятельствовать, если на мои деньги и с помощью моих людей он ежегодно покупал новые машины, перестраивал и расширял свою без того огромную дачу. На купленных трех гектарах холмистого полесья этот прохиндей от госбезопасности сотворил фирменный дельтодром, и там же рядышком строители кропотливо разбивали трассы для начинающих горнолыжников. За всеми этими работами я зорко следил, знакомясь с ежемесячными сметами, потому как знал, что даже при использовании «солдатской дармовой скотинки» египетских пирамид не воздвигнешь. Тяжело и накладно. А потому расчет проводился элементарный: укладывается смета в суммы, выделяемые мной генералу, значит комитетчик живет честно. Если смета хоть раз превысит обозначенные нами пределы, можно без обиняков заявить: у генерала завелась еще одна дойная корова, что означает работу на двух хозяев сразу. Последнее меня, разумеется, не устраивало. Я знал, что тот же «Харбин» делал неоднократные попытки перекупить Васильича, но чекист был старой закалки – денег больше чем из одних рук не брал, на роль пронырливого Труффальдино не претендовал. И тот же «Харбин» теперь вовсю копал под ветерана, стремясь спровадить на пенсию, посадив в почетное кресло своего ставленника. В результате, подобно следователю Никулину из «Стариков разбойников» Васильич проявлял предпенсионную бдительность, ошарашивая столичных комиссаров раскрытием дел, до которых никак не могли докопаться другие. Да и отчего не раскрыть, когда рядом такой друг, как Ящер. Само собой, приходилось старику помогать. Кроме того я не садился ему на голову, и Васильич в должной мере ценил это, не без оснований подозревая, что с кодланом из того же «Харбина» навряд ли сумеет найти общий язык. Бывший студент-недоучка устраивал его куда больше, нежели бывшие уголовники. Конечно, это нельзя было назвать дружбой, но мы по крайней мере ладили.

– А я уже горькую собирался запить. В гости не идешь, по телефону не звонишь. Девятое-то мая пропустил, такой-сякой-разэтакий!

– Каюсь, пропустил.

– Не стыдно? Мог бы, кажется, поздравить.

– Да ведь объяснял уже, не знаю я ваших праздников. То день пограничника, то ВДВ, до двадцать третье февраля…

– Ты мне вола не крути! Девятое мая – святое. Это тебе не какие-то там дни, его все знают!

– Ладно, Васильич, не нападай. Ну заработался, виноват.

– Значит, по-прежнему, как белка в колесе?

– Еще хуже.

– Ладно, коли так… А то и впрямь мысли нескладные стали забредать, не случилось ли чего, не шлепнул ли кто моего Ящера.

– Вот еще! Если меня шлепнут, кто же тебя опекать будет? – я подмигнул Васильичу и катнул по полированному столу пакет. – Посчитай и удивись. Здесь, кстати, надбавка за грядущее.

– Надбавка – это хорошо, – забурчал старик. – Цены растут, жизнь, ядрена шишка, дорожает.

Пройдясь по пакету опытными пальцами, он спрятал подношение в стол.

– Сегодня во сне видел экскременты. Веришь ли, – целую гору! Проснулся и сразу сообразил – к деньгам. Экскременты, Павлуша, всегда к деньгам снятся. Ба-альшим деньгам! Потому как народная примета!

– А может, не только к деньгам?

– Ты это о чем? – круглая, покрытая седым ежиком голова начальника госбезопасности кокетливо склонилась набок.

– О том, что не надоело тебе твое генерал-майорство?

Васильич заегозил в кресле, крылья его мясистого носа энергично зашевелились. Рукой потянувшись к углу стола, он утопил потайную клавишу. Спустя несколько секунд, легкий зуммер возвестил о том, что комната чиста и никаких записей вражеская электроника не ведет.

– Мда… Теперь и погутарим, – он выложил перед собой крупные руки. – Так чего ты там про погоны обмолвился?

– Да то самое, – в тон ему ответил я. – Пора тебе, Васильич, на повышение двигать. Будешь заведовать областью, а Серегу на свое место посадишь.

– Так ты Серегу хочешь вместо меня подкармливать?

– Ну, разве что самую малость. Только и тебе с очередной звездочкой премиальные выльются, в этом не сумлевайся.

– Занятно бормочешь. Крайне занятно… Неужто хвост кто-то прищемил? С чего это ты ласковый такой сделался? – генерал хитровато прищурился. Подобные минуты этот стервец обожал. Еще бы! Можно было сидеть, откинувшись в кресле, дремотно позевывать и вполуха выслушивать жалобы всемогущего Ящера. Приятно сознавать, что и ты на этом свете кое-что можешь. Не каждый день тебе плачутся в жилетку авторитеты! При случае я охотно подыгрывал старику, но сейчас решил не увлекаться длительными прелюдиями.

– Есть маненько. В смысле, значит, хвоста. Только ты ведь про это вряд ли что слышал. Или я ошибаюсь?

Генерал сосредоточенно принялся тереть нос. Видно было, что хочется ему сказать, да, мол, есть слушок, осведомлены-с, да только не было у него никаких слушков. Пустой был старичок. Как карман бомжа.

– Ну… Вроде как Мороз куда-то запропал. Не иначе как из-за него заваривается буча?

– Пальцем в небо, Васильич! Мороз – прошлый спрос, мы о нем уже и забыли.

– Ты-то, может, забыл, а синелицые шебуршатся.

– Пусть шебуршатся. Погоды они не делают.

– Значит, все в порядке и сюрпризов можно не ждать?

– И снова не угадал. Ты мою натуру знаешь, я против закона не пру напролом. Имеется брешь, пролезу, но заборы валить не стану. И государству отстегиваю на правительственные машинки, и вашего брата не задеваю, но нынче, боюсь, без шухера не обойдется.

– Что такое?

– Некий бумс у нас, видишь ли, готовится.

– Где это у нас?

– У нас – это, значит, в твоем родном городе.

– И большой бумс?

– Немалый.

Покрытая седым ежиком голова осуждающе качнулась.

– Неужели кто-то наехал?

– Да нет… Скажем так, завелся червячок в капусте. Вот и плеснем немножечко кипяточком.

– Плохо, Павлуша. Очень и очень плохо. Что я тебе еще скажу? Шухер лишний – он всегда ни к чему.

– А ты подумай, может, и к чему! Наверняка сообразишь что-нибудь умное. Пошуметь ведь можно таким образом, что кое-кто очень даже оценит. То есть, я это к тому подвожу, что не пора ли в нашем светлом городишке покончить с преступностью окончательно и бесповоротно?