— А ты, значит, тянешь?

— Рискните. Дело само себя покажет.

Прежде чем ответить, Сулик размышлял добрую минуту. Мысленно торопя его, Алоис любовался на себя в зеркале и криво улыбался. Не любили его «централы».

Ох не любили!..

— Хорошо. Подъезжай завтра, обсудим подробности, цифирки и так далее.

— Договорились. — Плавно опустив трубку на рычаги, Алоис с воплем выкинул в сторону огромного зеркала кукиш. — Съели, волки! Никуда не делись! Значит, и дальше придется кушать! Все, что вам, оглоедам, предложат!..

Он продолжал описывать круги вокруг зловещего дома, когда двое богатырей преградили ему путь.

— Привет, зема!

— Здорово, братки. — Валентин остановился. Что к чему, он сообразил сразу.

Голубые береты, надраенные до блеска значки, треугольнички тельняшек и багровые, в народе называемые репами, лица, — ВДВ гуляли, ВДВ проказничали и задирали прохожих.

— На фуфырь добавишь?

— Запросто. — Еще не успев толком сообразить, зачем он это делает, Валентин вытянул из кармана червонец.

— Ого, не жлоб!

— Где служил, кореш? — Красная лапа десантника в сержантских лычках сграбастала Валентина за шею.

— Дальний… А потом еще полгода в Германии.

— Круто! Чего ж без формы?

— Сняли. В первую же неделю, как дембельнулся.

— Чего-чего?

— Погоди!.. — Тот, что обнял Валентина за шею, заставил приятеля умолкнуть. Пальцы его клещами стиснули Валентина. — Как сняли? Кто?

— Да вот нашлись гаврики неумытые.

— На кой им твой мундир?

— Это ты у них спроси.

— А ты чего не спросил? Пуговки торопился расстегивать? — Здоровяк убрал руку и теперь нехорошо улыбался. — Какой же ты, к лярве, десант?

— Пуговки, говоришь? Пуговки — это можно. Покажу, если хочешь… — Валентин медленно расстегнул ворот. — Ну что, зема, красиво?

Шрам был не ахти какой, но вид имел вполне доказательный. Две багровые физиономии сунулись вперед, разглядывая демонстрируемую улику.

— Видишь ли, зема, трое их было. У двоих финари. А я под балдой возвращался. Так вот и получилось.

— Нормально! Значит, отмудохали?

Валентин покривился:

— Ни хрена бы у них не вышло. Хоть и с ножичками. Только по голове чем-то треснули. С самого начала. А потом ногами добавили. Три ребра, сотряс — и месяц в больнице… Червончик-то чего не берете, держите. — Валентин сунул купюру в красную ладонь. — А этих сук я уже выследил. В одиночку скручу. Хоть с ножами, хоть без.

Теперь на него глядели иначе. Пьяный человек злее, но пьяный человек и доверчивее.

— Может, дерябнем? Капуста все-таки твоя.

— А чего, давай. — Валентин кивнул.

То, что пришло ему в голову, с ходу забраковал бы Юрий. По сотне самых разных причин. Скоропалительных решений он никогда не поощрял. Этим они и отличались — стремительный Скорпион от осторожного Козерога. И, городя весь этот бред насчет службы в ВДВ, потерянного мундира и ножевых ранений, Валентин действовал скорее интуитивно. Логика шла вторым эшелоном, запоздало подтверждая, что все и впрямь реально, что вариант рискованный, сумасшедший, но все-таки вполне возможный.

В ближайшем гастрономе, имеющем зал с высокими неуклюжими столиками, где посетители подкреплялись булочками и кофе, к ним присоседился еще один «голубой берет», сутулый и печальный Венечка, которого первые двое немедленно узнали, с десяток раз хлопнув по плечу, не без торжественности представив Валентину.

Обступив шаткий стол, они водрузили поверх расстеленной газеты только что купленную бутылку «Столичной». Митяй, так звали одного из десантников, без очереди купил пирожков и чипсов.

— Сойдет. — Сержант Шура, самый рослый и басовитый из представителей «кусачих ангелов», с хрустом отвернул серебристую пробку и хозяйственно разлил водку по стаканам. — Маловато вообще-то на такую ораву.

— Сто двадцать пять граммулек на брата, — быстро подсчитал шустрый Митяй.

— Еще купим, — пообещал Валентин. На него глянули с уважением.

— Молоток! — Шура кивнул. — Я сразу усек, что из наших. Как увидел, так и усек.

— Значит, за знакомство?.

* * *

За первой бутылкой последовала вторая, а за второй — третья. Болтали о самом обычном — о гадах политиках, что не дают жить, о невестах, что не дождались. Само собой, волновались, горланили громче положенного. На них пробовала шумнуть продавщица, но одного взгляда налитых кровью глаз Венечки хватило, чтобы заставить ее примолкнуть.