– Просветим насчет чего хочешь!

– Вот канкан, но в сединах!
– запела Роза на известный мотив.

– Зато седины внушат почтение полицейским!

– Мы им скажем: "Уважайте ее: быть может, и ваша мать доживет до таких лет!".

В эту минуту Королева Вакханок поднялась со стаканом вина в руке; на ее губах играла горькая и насмешливая улыбка.

– Говорят, к нам идет в семимильных сапогах холера!
– воскликнула она.
– Я пью за здоровье холеры!

Она выпила залпом. Несмотря на буйную веселость компании, этот возглас произвел мрачнее впечатление. Как будто электрический ток разом пробежал по собранию. Лица всех стали серьезны.

– Сефиза!
– с упреком произнес Жак.

– За холеру!
– бесстрашно повторила Королева Вакханок.
– Пусть она пощадит тех, кому жизнь дорога... и пусть не разлучает и в смерти тех, кто не хочет расставаться!

При этом возгласе Жак и Сефиза обменялись взглядами, ускользнувшими от их веселых товарищей. Несколько минут Королева Вакханок молчала, погруженная в думы.

– А! Это дело другое!
– с удалью заметила Роза.
– За холеру, и пусть на свете остаются только добрые малые!

Несмотря на эту поправку, впечатление оставалось весьма тяжелое. Дюмулен разом захотел прекратить этот разговор и воскликнул:

– Ну их к чертям, покойников! Да здравствуют живые! А кстати о живых и очень милых живых... Я предлагаю выпить за драгоценное здоровье нашей Королевы! За здоровье нашего хозяина! К несчастью, я не знаю его имени, потому что имел счастье познакомиться с ним лишь в эту ночь, и он, быть может, меня извинит, если я назову его Голышом!

В этом названии нет ничего нескромного: Адама иначе назвать тоже было бы нельзя! Итак, за Голыша!

– Спасибо, толстяк!
– сказал Жак.
– А я коли забуду ваше имя, то крикну: "Кто не прочь выпить?". Я уверен, что вы отзоветесь!

– Есть!
– отвечал Дюмулен, прикладывая по-военному руку к голове и протягивая стакан.

– Впрочем, раз уж мы вместе выпивали, то надо как следует узнать друг друга!
– прибавил сердечно Голыш.
– Меня зовут Жак Реннепон.

– Реннепон!
– воскликнул Дюмулен, которого это имя поразило, несмотря на его полупьяное состояние.
– Вас зовут Реннепон?

– Самый настоящий Реннепон. Это вас удивляет?

– Видите ли... Есть очень древняя семья... Графы Реннепон.

– В самом деле?
– засмеялся Голыш.

– Графы Реннепон и в то же время герцоги де Кардовилль, - прибавил Дюмулен.

– Неужели я похож на отпрыска столь знатной семьи?.. Я, простой рабочий, развеселый любитель кабачка!

– Вы рабочий? Да это Сказка из "Тысячи и одной ночи"!
– с удивлением воскликнул Дюмулен.
– Вы задаете Валтасаров пир, катаете публику в каретах, запряженных четверкой... и вы - рабочий?.. Да скажите же мне, какое у вас ремесло?.. Я покинул бы тогда вертоград Господень, хотя до сих пор пробавлялся в нем не без успеха!

– Не подумайте, пожалуйста, что я чеканю фальшивые монеты или подделываю банковские билеты!
– со смехом возразил Жак.

– Помилуйте, дружище!

– Что же, это немудрено, учитывая тот образ жизни, который я веду!.. Но я вас успокою: я проедаю наследство!

– Значит, вы кушаете и пропиваете какого-нибудь дядюшку? благожелательно спросил Дюмулен.

– Право, не знаю!

– Как не знаете? Не знаете, чем лакомитесь?

– Во-первых, мой отец был тряпичник...

– Черт возьми!
– не мог не смутиться Дюмулен, хотя он и не был очень разборчив в выборе собутыльников. Затем, справившись со своим смущением, он очень любезно заметил: - Что же... всякие бывают тряпичники... некоторые из них обладали великими достоинствами.

– Вы шутите, а между тем близки к истине. Мой отец-тряпичник великолепно знал греческий и латинский языки, а в математике ему не было равного... не считая еще того, что он очень много путешествовал...

– Позвольте, однако, - заметил Дюмулен, у которого и хмель прошел от изумления, - пожалуй, вы действительно из семьи графов Реннепон.

– Тогда, значит, ваш отец, Жак, был тряпичником из любви к искусству! со смехом заметила Пышная Роза.

– О, нет! Он работал ради куска хлеба!
– продолжал Жак.
– Несомненно, что в молодости он жил в достатке, затем, оставшись ни с чем, он обратился к одному богатому родственнику, но тот отрекся от него и ничего не дал. Отец попробовал извлечь пользу из своих познаний, но не тут-то было: кажется, в это время Париж был перенаселен учеными людьми... Ну, и пришлось искать ремесло, чтобы не околеть с голоду... Отец взялся за крючок, и, должно быть, им достаточно выуживал, потому что целых два года кормил также и меня, когда я вынужден был приехать в Париж из деревни после смерти тетки, у которой жил.