Никто не знал наверняка, почему Лида-Луиза ушла от Медоуза и уехала из Мемфиса. Радфорд и кое-кто еще не без основания полагали, что ее отъезд стоял в некоторой, а быть может, и в прямой связи с одним происшествием на углу Бийл-стрит.

В тот день, когда Лида-Луиза ушла от Медоуза, ее видели часов в двенадцать на улице разговаривающей с хорошо одетым цветным джентльменом небольшого роста. Кто бы он ни был, но Лида-Луиза вдруг со всего размаха ударила его сумочкой по лицу. Потом вбежала в ресторан Медоуза, прошмыгнула между официантами и оркестрантами и захлопнула за собою дверь своей уборной. Спустя час она уже собралась и была готова к отъезду.

Она возвратилась в Эйджерсбург. Она не привезла с собою новых шелковых туалетов, не переехала с матерью на новую большую квартиру. Просто возвратилась назад.

В день своего приезда она написала Радфорду и Пегги записку. Вероятно, по наущению Черного Чарльза - который, как и все в Эйджерсбурге, побаивался Радфордова отца - она послала ее на адрес Пегги. Там было написано:

"Дорогие малыши.

Я вернулась, и у меня для вас есть несколько отличных новых песен, так что заходите поскорее, повидаемся.

Искренне ваша

мисс Лида-Луиза Джонс".

Как раз в сентябре, когда Лида-Луиза возвратилась в Эйджерсбург, Радфорда отправляли в закрытую школу. Перед его отъездом Черный Чарльз, Лида-Луиза, мать Лиды-Луизы и Пегги устроили ему прощальный пикник.

В субботу утром, часов в одиннадцать, Радфорд зашел за Пегги. Тут их подобрал Черный Чарльз в своем старом, с вмятинами автомобиле и вывез за город к Таккетову ручью.

Черный Чарльз сказочным ножом разрезал веревки, которыми были обвязаны соблазнительные коробки. Пегги специализировалась по холодной грудинке. Радфорд больше любил жареных цыплят. А Лида-Луиза принадлежала к тем, кто укусит раз-другой куриную ногу - и тут же закуривает сигарету.

Дети ели, пока на еду не наползли муравьи, тогда Черный Чарльз, оставив последний кусок грудинки для Пегги и последнее цыплячье крылышко для Радфорда, снова аккуратно перевязал все коробки.

Миссис Джонс растянулась на траве и уснула. Черный Чарльз с Лидой-Луизой сели играть в казино. У Пегги с собой были открытки с портретами Ричарда Бартелмесса, Ричарда Дикса и Реджиналда Денни. Она расставила их на солнце, прислонив к стволу дерева, и любовалась своими сокровищами. А Радфорд лежал в траве на спине и смотрел, как большие ватные облака скользили по небу. Любопытно, что, когда облака наплывали и затмевали солнце, он закрывал глаза, но тут же снова открывал, как только оно, освобожденное, начинало рдеть сквозь опущенные веки. Кто его знает, а вдруг, пока он лежит с закрытыми глазами, наступит конец мира?

И конец мира наступил. Его мира, во всяком случае.

Он услышал короткий жуткий женский вопль. Рывком обернувшись, он увидел, что Лида-Луиза катается по траве, держась за свой худой, втянутый живот. Черный Чарльз неловко пытался повернуть ее к себе, как-нибудь изменить неестественное положение, которое приняло ее схваченное мукой тело. Лицо у него было серое.

Радфорд и Пегги очутилась подле них в одно и то же время.

– Что она ела? Что она могла съесть?
– истерично допрашивала миссис Джонс брата.

– Ничего! Она почти ничего не ела, - отвечал подавленно Чарльз. Он все пытался что-то сделать с неестественно изогнутым телом Лиды-Луизы.

Тут у Радфорда мелькнуло какое-то воспоминание. Что-то такое из отцовской "Первой помощи для американцев". Он, волнуясь, шлепнулся на колени и двумя пальцами нажал Лиде-Луизе на живот. Она откликнулась нечеловеческим воплем.

– Это аппендикс. У нее лопнул аппендикс. Или вот-вот лопнет, - сказал он Черному Чарльзу.
– Ее надо скорее в больницу.

Уразумев по крайней мере часть из сказанного, Черный Чарльз кивнул.

– Бери ее за ноги, - приказал он сестре.

Миссис Джонс, однако, на пути к машине выпустила из рук свой конец ноши. Радфорд и Пегги оба ухватили по ноге, и с их помощью Черный Чарльз втащил стонущую девушку на переднее сиденье. Радфорд и Пегги забрались туда же. Пегги поддерживала голову Лиды-Луизы. Миссис Джонс осталась одна сидеть на заднем сиденье. И оттуда неслись стоны куда более громкие, чем те, что издавала ее дочь.

– Везем ее к "Самаритянину". На Бентон-стрит, - сказал Радфорд Черному Чарльзу.

Руки у Черного Чарльза так дрожали, что он не мог включить мотор. Радфорд просунул руку между спицами рулевого колеса и включил зажигание. Машина тронулась.

– "Самаритянин" - это ведь частная больница, - заметил Черный Чарльз, заскрежетав рукояткой скоростей.

– Ну и что? Только скорее. Скорее, Чарльз.

Радфорд подсказал ему, когда перевести на вторую, когда на третью. Только на одно у Чарльза самого хватило соображения: гнать все время на повышенной скорости.