— Погоди, ты считаешь, что я работаю с чеченами и организовал взрыв «Гостиного Двора»?

— Что я считаю — не важно, но примерно так думает Сергачев…

— Надо с ним срочно встретиться!

— Наверно, надо.

В это время из спальни донесся Жаннин голос:

— Суслик, а у нас утренний трах будет?

— Будет, потом.

— Когда потом, утро кончается…

— Да успокой ты ее, — раздраженно сказал Володя.

— Сейчас, а ты кофе пока организуй.

И Кастет скрылся в спальне.

Когда через минуту принесли заказанный Володей кофе, Кастет вышел из спальни и плотно затворил за собой дверь.

Володя удивленно посмотрел на него и спросил:

— Это ты ее трахнул так быстро или просто грохнул?

— Все нормально, — усмехнулся Кастет. В это время раздался телефонный звонок. Незнакомый мужской голос сказал:

— Арво Янович, я — от дяди Пети.

— Слушаю вас, как его здоровье?

— Здоров, как бык. И хочет с вами встретиться, очень хочет.

— Где и когда?

— В одиннадцать, в Катькином садике.

— Хорошо. Привет дяде Пете.

Последние слова Кастет сказал уже телефонным гудкам.

После совещания в кабинете начальника ГУВД господа жандармы собрались у Исаева узким кругом — новоиспеченный полковник Богданов, два особо приближенных офицера и сам Исаев, конечно.

Поговорили о ночных взрывах, единодушно решили, что план, предложенный начальником ГУВД, — ни к черту, а другого плана пока нет, после чего Исаев отпустил офицеров и остался один на один с Богдановым.

— Кстати эти взрывы, очень кстати. Снимут теперь нашего начальничка. Москва меня на его место предлагает. Должность генеральская. Получу звезду — и в Первопрестольную, ты УБОП командовать останешься…

— Что со взрывами-то делать будем?

— А чего с ними делать?! Взорвали и взорвали, чечены ж, их фиг поймаешь. Сегодня здесь, завтра в своей Ичкерии. А так… — Исаев пожал плечами, — усилить патрульно-постовую службу курсантами школы милиции, повысить бдительность на осо-боохраняемых объектах… Не знаешь, что ли? У нас есть дела и поважнее. Утром получил я весточку от Гены Есаула, к нему вчера пришел бобер, заказал сто двадцать загранпаспортов. Паспорта сделаем — это херня, а вот бобра крепко пощупать надо, кто, откуда. Боюсь — не подстава ли. Займись этим, срочно займись. И еще — банкиры что-то зашевелились, письма какие-то стали получать, звонят, беспокоятся.

Исаев нажал кнопку громкой связи:

— Наденька, сколько звонков уже было по письмам этим?

— Шестнадцать, Виктор Павлович.

— Видишь, — повернулся он к Богданову, — шестнадцать писем уже, все курьерской связью, через фирму «Питерпост». Тоже срочно узнать надо — с банкирами шутки плохи, поручи кому-нибудь, хоть Марчуку тому же. Видишь, сколько дел, а ты — взрывы, взрывы… Иди, работай, полковник!

Проходя через секретарскую, Богданов заметил, что Наденька сегодня странно одета — милицейский китель с погонами старшего лейтенанта и неуставная юбочка, чуть шире офицерского ремня, из которой выпирали мясистые розовые ляжки.

Значит, опять совещание у Исаева намечается…

Полковник Богданов вздохнул и осторожно притворил за собой дверь.

Долгий разговор с Володей Севастьяновым ничего не дал.

Володя решительно заявил, что он сам по себе. Ни за Сергачева, ни за Кастета. Пока — будет выполнять свою работу — охранять бизнесмена Арво Ситтонена, совсем тошно станет — бросит все и уедет к чертовой матери.

— Если честно — ты мне больше нравишься, ты — понятный и игру правильную ведешь, а Сергачева я не понимаю, крутит он что-то, путает. Вообще мне кажется, что он Кирея свалить хочет, а зачем — не ясно. А ты в его игре — шестерка, козырная, правда, но, увы, шестерка.

— А ты?

— Я, пожалуй, на десятку потяну. А вот Сергачев — тот еще джокер, против него ни ты, ни я, ни Кирей даже — никто. Есть мысли у меня кой-какие, потом, может быть, обсудим…

— Не мастак я в такие игры играть, я и в боксе-то никогда не любил с тенью бой вести, мне, чтобы победить, человека видеть надо, его лицо и глаза, чтобы по лицу этому в нужный момент врезать, а по глазам прочитать — выиграл ты, Кастет. Победил. А у тени как выиграешь, замудохаешься только, и все…

На том и расстались.

Первым ушел Володя Севастьянов, а Арво Ситтонен из номера вышел чуть погодя. Пришлось задержаться, чтобы распутать свою пылкую любовницу Жанну Исаеву, по всем правилам упакованную в простынь и, чтобы не замерзла, укрытую одеялом.

Развязав ей рот, Кастет узнал, что он садист, извращенец и нравственное чудовище и единственная возможность хоть как-то компенсировать нанесенный девушке моральный урон — это тотчас же применить на практике древневосточную позицию «Бешеная черная верблюдица». Иначе она, Жанна Исаева, немедленно уходит в монастырь, чтобы окончательно изнурить плоть постом и молитвой.