– Чармиана, дочь моя, - я начал думать о тебе, как о своей родственнице в определенном смысле - недавно ты начала занимать важное место в моих планах.

Она на мгновение потупила глаза, затем подняла их снова; так могла бы сделать девушка, которая только недавно репетировала перед зеркалом. Но замечательная имитация невинности здесь никого бы не убедила.

– Надеюсь, что мысли обо мне в определенном смысле были приятны его величеству вице-королю.

– Подойди ближе. Да, стань вот здесь.
– Сом некоторое время разглядывал Чармиану с более близкого расстояния, потом спросил: - Значит ли это, что ты хотела бы доставить мне удовольствие как женщина? Уже очень долгое время у меня не было женщины.

– Я рада доставить удовольствие моему высшему повелителю любым способом, каким он только пожелает.

В зале чувствовался запах духов, очень хороших, конечно, но более сильный, чем нежный аромат, исходивший от нее самой.

– Подойди еще ближе.

Она послушалась и опустилась на одно колено так близко к нему, что он, вытянув руку, мог бы коснуться ее лица. Но он не сделал этого. Всего лишь на мгновение ее ноздри уловили запах чего-то помимо духов; как если бы какое-нибудь маленькое животное забралось под трон вице-короля и там сдохло.

– Дочь моя?

– Если желаете, считайте меня дочерью, верховный владыка Сом.

– Или, может, я должен называть тебя "сестра", Чармиана?

– Если желаете, мой господин.
– Ожидая следующего хода в этой игре, наполовину потупив взор, она увидела, искоса глядя на него, что у Сома нет носа и что его впалые глаза - черные пустые глазницы.

– Ну тогда, моя женщина; остановимся на этом. Дай мне свою руку, златовласая. Во всей моей сокровищнице не найдется такого золота, которое могло бы сравниться с золотом твоих волос. Знаешь ли ты об этом?

Последняя фраза пробудила в ней неприятную тень подозрения. Но когда она снова посмотрела на своего господина прямо, то увидела обычное человеческое лицо, слегка улыбающееся и кивающее ей. Однако она не слышала дыхания Сома. И его рука, коснувшись Чармианы, оставила у нее ощущение, что она прикоснулась к мясу, слишком долго пролежавшему на кухне. Но ее рука не напряглась ни на миг, лицо ни на йоту не изменилось. Она не колеблясь избрала бы самый быстрый, самый верный путь к власти, даже если бы это означало обнимать падаль и просыпаться по утрам рядом с безносым черепом на роскошной подушке.

Своим сухим, теперь более тихим голосом Сом спросил:

– Что ты думаешь обо мне?

Совершенно правдиво и без колебания она ответила:

– Что вы не носите ожерелья гвардии, ваше величество.
– Как упоминал Ханн, были признаки того, что защита Сома куда лучше, чем валькирии. Вице-король улыбнулся.

– А ты знаешь, почему я его не ношу?

– Потому, что вы сильнее смерти, - ответила она импульсивно.

Сом скривился, его губы едва заметно дрогнули - вице-король смеялся. Затем сказал:

– Ты думаешь, это потому, что я уже мертв. Но я все еще правлю и сокрушаю своих врагов, и у меня есть свои радости и развлечения. Мертвый? Скорее, я сам стал смертью. Ни оружие, ни болезни, ни само время не страшат меня теперь.

Чармиана только частично понимала его и не могла придумать никакого ответа. Вместо того, чтобы заговорить, она склонила голову и еще раз прижала к своим губам его костлявую кисть.

Вице-король продолжил:

– И все это, моя золотоволосая, я решил разделить с тобой.

С нескрываемой радостью Чармиана поднялась, опираясь на руку вице-короля. Мертвые руки Сома притянули ее к себе, и она поцеловала его в губы или туда, где должны были находиться губы, и где, казалось, они были.
– Всегда ваша покорная рабыня, милостивый государь!

Держа ее теперь на расстоянии вытянутой руки и удовлетворенно улыбаясь, он сказал:

– И потому ты тоже умрешь.

Эти его последние слова, похоже, закружились в сознании Чармианы, словно птицы, не уверенные, садиться им или нет. Когда наконец их смысл полностью дошел до нее, недавнее торжество треснуло, словно разбитое стекло. Не то чтобы ее разочарование проявилось в выражении лица или в голосе; внешняя оболочка была ее сильной стороной, ужас проступал на ней только тогда, когда захватывал все внутри.

Она только спросила, словно девочка, обрадованная неожиданным щедрым даром:

– Я должна стать такой, как вы, господин?

– Именно, - радостно заверил он ее, нежно похлопывая по руке.
– Ах, я почти сожалею, что такое сокровище должно увянуть в самом своем расцвете, подобно красоте груди, утратившей свою упругость; но женщина должна разделить со мной мое бессмертие и мою власть.

Ощущая ужас, такой же острый, как перед клинком или пламенем, Чармиана едва не вырвала у Сома свою руку. Краешком сознания она почувствовала, что в приемной они не одни - как ей показалось, в зале были еще люди. Но в данный момент Чармиане было не до них.