Вокруг суетились переполошенные слуги. На деревянном паркете перед Экуменом стояли носилки с Нильсом, над которым склонились мужчины в накидках, чтобы остановить кровотечение. А перед Экуменом стоял солдат, который учил Рольфа фехтованию, всей своей статью выражая напряженное внимание и дрожа от напряжения, боясь нарушить дисциплину. Тут же была и Сара — между двумя солдатами, державшими ее за руки, чтобы не дать ей упасть или подбежать носилкам, на которых лежал ее любимый.

Рольфу представилось только одно мгновение, чтобы окинуть всех взглядом, и его вытолкнули вперед, чтобы он предстал перед самим сатрапом. Зловещие глаза Экумена обратились к нему, и двое, которые держали Рольфа за руки, поставили его на колени.

Голос сатрапа заставил юношу вздрогнуть, несмотря на все его кажущееся спокойствие.

— Ты хорошо дрался сегодня, раб. Что бы ты хотел получить в награду?

— Я хотел бы — только то, что, как я думал, я уже получил. Возможность сразиться с тем, кто, как мне казалось, скрывается под шлемом с нарисованной на нем дьявольской маской! — Рольф не смотрел на Сару, но надеялся, что она его слышала.

— И с кем же, по-твоему, ты должен был драться? — спокойно спросил его Экумен.

Рольф повернул голову, чтобы взглянуть в сторону Чапа.

Прошло некоторое время прежде, чем воин понял, что именно имел в виду пленник. Затем Чап выпрямился в кресле.

— Со мной? Ты, деревенщина! Ты думал, что я вооружусь щитом и надену шлем, чтобы унизиться до поединка с тобой?

Снова все припомнив, Рольф понял, что это он сам по глупости взял себе в голову, будто Чап будет драться с ним. А другие использовали его глупость, чтобы натравить его на Нильса и заставить убить его ради их забавы.

— Деревенщина? — пробормотал Экумен. — Да, судя по всему, он крестьянин — но удар был хорош… да и отбивался он неплохо. Юный мастер, где ты научился так обращаться с мечом?

Интриги были в новинку Рольфу, но он явственно ощущал недоверие друг к другу и ненависть окружавших его зловещих людей. Он почувствовал, что все они настроены друг против друга. Если бы он знал, какая ложь надежней всего подтолкнет их к взаимному уничтожению, он солгал бы, не задумываясь. Но при сложившемся положении дел он инстинктивно выбрал своим оружием правду.

— Всему, что я знаю о фехтовании, — сказал он отчетливо, — я научился здесь, в Замке. — И он понял, что правда каким-то образом угодила в цель; если бы взгляд Чармианы мог убивать, он в ту же секунду пал бы бездыханным.

— Кто учил тебя? — сурово спросил Экумен.

— Вот он. — Рольф показал рукой в сторону старого солдата. Тот даже не посмотрел на Рольфа. Стоя прямо, расправив плечи, он, казалось, не стал дрожать ни больше, ни меньше, чем до этого.

Блеснула молния, где-то совсем рядом. Сперва послышался легкий треск, затем словно великан разорвал небо надвое сверху донизу, на мгновение дав прорваться наружу ослепительному пламени из какой-то огромной печи, находящейся позади. Молния ярко осветила лицо Чармианы, когда принцесса с облегчением подняла глаза. Она смотрела поверх плеча Рольфа. Рольф на мгновение повернул голову; в дверях стояла высокая серая фигура — если ему это не показалось.

— Смотри на сатрапа! — Кулак охранника ударил Рольфа в лицо; Рольф повернулся обратно. Каким-то образом видение расширенных глаз седого колдуна не исчезло и наложилось на лицо Экумена.

— И тебя хорошо кормили? — заботливо спросил Экумен.

— Да.

Один из мужчин с накидками на головах, стоявших у носилок, повернул голову, и Рольф с внезапным ужасом увидел, что на плече колдуна, наполовину скрытое его плащом, скорчилось существо, бывшее и жабой, и чем-то большим.

— Господин, я теперь уверен, что этот человек, который проиграл поединок, был истощен и ослаблен. И долго был без отдыха. Признаки совершенно очевидны.

После этого на какое-то время Рольф утратил способность слышать. При всем владевшем им страхе и ненависти он ощутил почти жалость к этим людям, озлобившимся настолько, что могли играть в подобные игры с беспомощными рабами. Но он поверил им — что ему представится шанс сразиться с Чапом — он хотел поверить в это. Он почувствовал, как колени под ним подогнулись. Но и теперь он не мог повернуть лицо к Саре, даже ради спасения своей жизни. Своей жизни? Нет, поворачиваться не стоило. Если бы только не он убил Нильса, а Нильс убил его!

Когда к нему вернулась ясность мысли, когда отвращение к самому себе обратилось на тех, кто так провел его и использовал для своих целей, тогда он увидел, что его инструктор стоит на коленях рядом с ним. Старый солдат, запинаясь, проговорил:

— Пощадите, господин. — Но он не поднимал глаз, чтобы взглянуть на Экумена.

— Скажи мне, мой верный сержант, — кто отдал приказ так готовить этих двух гладиаторов?

В ту же секунду старый солдат захрипел. Его голова повернулась, глаза расширились, словно он хотел увидеть что-то невидимое, набросившееся на него сзади. В следующее мгновение он повалился вперед, почти так же, как Нильс на арене. Но этот человек не был сражен клинком, а только парализован каким-то припадком; он продолжал стонать, не в силах произнести ни слова.