Придя к власти, новое правительство публично пообещало определенные либеральные реформы: "Мы пойдем к демократии шаг за шагом. Через год мы разрешим легализацию четырех-пяти партий, кроме, естественно, коммунистической. Через год-полтора мы разрешим полную свободу слова, манифестаций, узаконим право на забастовки; через какое-то время мы проведем прямые, тайные, равные выборы. Мы постепенно превратимся в настоящее западноевропейское государство. Но мы не будем предпринимать необдуманных шагов. Мы будем жить по закону".

И сразу же возник вопрос: по какому закону? По новому? Где он? По закону Франко? Это немыслимо. В посулах нового кабинета человек, мало-мальски подготовленный политически, увидит "перепихивание", то есть: Фрага обещает демократию, но постепенную; Ареильса сулит "вхождение" в Западную Европу, то есть в "общий рынок", но жмет при этом на Фрагу - "давай реформы, без них не примут". Действительно, Лондон и Рим, отказываясь принять Испанию в "общий рынок", играют на "демократической неподготовленности Мадрида", хотя всем понятно, что Париж и Рим в первую очередь беспокоят конкурентные цены на испанское вино, а никак не "демократизация" страны; при этом новые министры подчеркивают, что реформы должны быть конституционными, то есть проведенными через "Королевский совет" и кортесы.

Через несколько недель после сформирования первого монархического кабинета агентство "Франс Пресс" привело слова представителя "Демократического союза Испании" (находящегося в Париже, куда входят самые разные политические деятели - от монархистов до коммунистов) известного адвоката Алехандро Рохаса Маркоса, однозначно определившего правительство Ариаса Наварры:

– Те же собаки в тех же ошейниках.

Оппоненты, однако, немедленно отметили, что из девятнадцати членов кабинета шестнадцать - новые люди, не входившие ранее в "упряжку" диктатора. Вообще, другие члены "Демократического союза Испании" были значительно более сдержаны в оценке кабинета; его называли слишком "разнородным", но добавили при этом, что будущая либерализация, если новое правительство хочет ее наделе, а не в декларациях, зависит тем не менее от "группировок, являющихся составной частью режима".

Такого рода заявления оппозиции сразу же вызвали реакцию фашистов. Блас Пиньяр разразился яростным выступлением:

– Не успел еще остыть Франко, а всякая сволочь, всякие социалистические группки уже стали собираться открыто! Камачо выступает перед народом! Министр Фрага Ирибарне позволяет себе дружеские беседы с социалистическими оппозиционерами! Министр, отвечающий за внешнюю политику, берет на себя смелость говорить, что коммунисты являются такими же испанцами, как и все мы! Все это свидетельствует, что враги христианской цивилизации пытаются разрушить то, что сорок лет создавал наш незабвенный каудильо. Поэтому наша задача заключается в том, чтобы объединяться и действовать! Фрага Ирибарне утверждает, что "у нас не будет иных врагов", кроме врагов государства. Но врагами государства, как общественного института, являются лишь анархисты. Значит, Фрага считает нашими врагами одних анархистов? А как же быть с марксистами и прочими либералами, которые выступают против великих идей Франко?! Фрага предлагает нам научиться отличать врагов от оппозиционно мыслящих людей, он считает, что оппозиция несет в себе позитивный заряд, нужный для демократического развития страны. Мы не собираемся делить врагов и оппозицию. Для нас это синонимы. Если правительство поднимет руку на "Движение", созданное Франко 18 июля 1936 года, когда мы начали наш очистительный крестовый поход против коммунизма, мы организуем свою партию, и мы станем на защиту наших основополагающих идей. Мы не остановимся ни перед чем, ради того, чтобы отстоять идеи Франко. Нынешнее правительство, в состав которого входит лишь один представитель фаланги, не может считаться общенациональным. Фрага представляет кучку либералов, а не нацию, поклявшуюся "Движению" и Франко.

"Посибле", журнал центра, привел слова Фрага, когда его назначили на пост министра внутренних дел:

– Я сказал королю, что смогу занять пост лишь в том случае, если мне разрешат проведение моих демократических реформ. Для этого мне нужно привести с собой полдюжину верных людей.

Испанцы ждали, что Фрага немедленно объявит о сроках и датах реформ. Он медлил - обещая.

Испанцы ждали амнистии. Министр юстиции Антонио Гарригес обещал провести амнистию, однако после того, как будут внесены конституционные изменения в "Основной закон".

Испанцы ждали вхождения в общий рынок, однако министр Ареильса - после первых своих визитов в Париж и Бонн - ничего, кроме посул "привести Испанию в семью европейских народов", не сделал.

А три политические единицы Испании по-прежнему хранили молчание: король, армия, "Опус деи".

В Париже, когда ожидание затянулось, было проведено широкое совещание демократической оппозиции, в котором приняли участие Игнасио Камуньяс Солис и Хоакин Сатрустеги - от либеральных монархистов, представитель испанской компартии, Руис Хименес и де Миранда - от демохристиан, генеральный секретарь Социалистической рабочей партии Филипе Гонсалес, социал-демократ Мануэль Диас Аллегрия - сын бывшего начальника генштаба (и такое возможно в нынешней Испании), социалист Рауль Мородо.

По оценкам европейской прессы, совещание это было "историческим", ибо все его участники вернулись затем в Мадрид и разъехались по домам: раньше бы их встретили на аэродроме Баррахас полицейские машины.

На совещании выступил Руис Хименес - он был защитником Марселино Камачо, его адвокатская контора приняла на себя защиту Луиса Корвалана (если, впрочем, можно надеяться на защиту коммуниста в условиях пиночетовского фашизма).

Руис Хименес наметил план действий оппозиции: продолжать борьбу за демократизацию, организовывать манифестации в стране, используя прессу, проводя широкую разъяснительную работу.

– Надо дать возможность правительству, - закончил Руис Хименес, выполнить обещания, которые были им выдвинуты в программе кабинета.

Однако либеральный монархист Сатрустеги оппонировал Руису Хименесу:

– Положение в Испании не изменилось. Существовало единовластие Франко, и поныне проводятся в жизнь его законы; король не может назначить президента кортесов более либерального, чем тот, который был при Франко; председателем совета министров остался тот, который был во время дикратуры.