Шрифт:
Ириша бесшумно побежала к телефону, а Писарев продолжал:
– Эклектика, то есть совмещение разностей, не есть нечто антихудожественное, отнюдь. Я чувствую, что нам совершенно необходима киноустановка и подбор хроники; мы должны смонтировать сюжеты гнева, юмора, надежды, трагедии... Дмитрий Степанов рассказывал, как он в Нью-Йорке попал в дансинг "Сиркус". Это было в годы, когда шла война во Вьетнаме, а в Сан-Франциско началось движение хиппи "люби, а не воюй". Противопоставление любви войне трагично, потому что беззащитно. В этом "Сиркусе", рассказывал Степанов, были установлены фосфоресцирующие лампы, от которых светили бело-голубым, мертвенным светом нейлоновые рубашки, - тогда еще их носили, - а вместо лиц были провалы, только фиксировалась краска на губах, веках, щеках. Парад масок, феерия грима! Молодежь танцевала рок-н-ролл, а на сцене бился в истерике певец, зажигая людей на движение, на подготовку к завершающему акту плотской любви, которая даст усталость и возможность впасть в сладостное забытье потом, и зал сотрясался от этого ритуального движения, но за певцом на экране постоянно крутили ролик хроники: самолеты ВВС США бомбят джунгли, поджигают их напалмом; на улицах Сайгона расстреливают молодого партизана, и мозги несчастного выбрызгиваются на асфальт; салон, где делают педикюр собачкам; операция на глазах японки, чтоб сделать их круглыми, то есть модными, безликими, среднеевропейскими; холера в Пакистане... Понимаете меня?! Я слушал Степанова, и мне казалось, что я сам нахожусь на этом антиспектакле, который, по существу, и есть истинный спектакль без зрителей- одни участники...
Писарев заметил, что все смотрят в проем за его спиною; оглянулсятоненькая контурная фигурка Ирочки была там.
– Кто?
– спросил Писарев.
– Пусть позвонят позже.
– Из милиции, - ответила Ирочка.
– Говорят, по срочному делу...
– Подождут, - отрезал Писарев, но вдруг с фотографической, слепящей резкостью увидел лица своих мальчиков, уехавших с матерью в Гагру, и, не говоря более ни слова, бросился вон со сцены... 3
Молоденький капитан подвинул Писареву пепельницу.
– Если хотите курить, пожалуйста.
– Вы мне, пожалуйста, подтвердите: с мальчиками действительно все в порядке?
– Я же говорил вам - в полнейшем.
– Так отчего же такая срочность?
– Это связано с вашей женой, Лидией Афанасьевной.
– С женой? Несчастье?!
– Да нет... Не то чтобы... Вы ее подругу Дину знаете?
– Я не знаю ее подруг.
– То есть как?
– Не знаю, и все тут. Вы, пожалуйста, объясните, чем вызвана эта беседа... Я б не приехал, право, не нафантазировав бог знает что про детей... У меня работа, я бросил людей...
– У меня тоже работа, Александр Игоревич... Итак, Дину Гаврилову вы не знаете?
– Не знаю.
– Какие драгоценности есть у вашей жены?
– Я подарил ей обручальное кольцо; потом сережки, когда первый сын родился, и браслет, когда появился Васька, младшенький...
– А колье?
– Какое колье?
– Бриллиантовое.
– Не знаю, я, во всяком случае, не дарил.
– Как же так?! Муж - и не знаете?
– Мы живем поврозь уже пять лет.
– Но в одной квартире?
– Мне непонятен предмет разговора... Не имею чести знать вашего имени и отчества...
– Капитан Друзов, Роберт Дмитриевич, уголовный розыск...
– Мне предмет разговора непонятен, Роберт Дмитриевич.
– Объясню... Ваша жена сейчас отдыхает с детьми в Гагре, да?
– Верно.
– Так вот, вчера неизвестный мужчина - на жаргоне говорят "фармазон" забрал у Дины Гавриловой бриллиантовое колье вашей жены, оцененное в очень большую, прямо-таки громадную сумму. Из Гагры пришло спецсообщение, мы обязаны разобраться во всем этом деле...
– Фу-ты, боже мой!
– улыбнулся Писарев.
– Слава богу, а я уж черт знает что себе нафантазировал...
Капитан Друзов посмотрел на Писарева с несколько недоверчивым недоумением:
– Неужели вас не удивляет все это дело? Подруга, которую вы не знаете; колье, которое не дарили...
– Пусть бы это было самым большим несчастьем в ее жизни...
– Вы разведены?
– Нет.
– Где вы в настоящее время проживаете?
– На квартире моего товарища, который находится за границей.
– В качестве кого?
– Нет, нет, - снова улыбнулся Писарев, - не эмигрант, упаси бог... Доктор, он работает в Африке, в нашем госпитале.
– Назовите, пожалуйста, его фамилию и адрес квартиры.
– А при чем здесь он?
– Мы будем обязаны опросить всех.
– Ну, так я съеду с его квартиры... Мне вообще этот вопрос непонятен, да и весь разговор какой-то странный.
– Я имею основание задавать вам любые вопросы, Александр Игоревич, так же как и вы обладаете законными гарантиями ни на один мой вопрос не отвечать.
– Это допрос?
– Пока беседа. Не захотите говорить со мною в интересах расследования дела - придется писать допрос; не станете отвечать - ваше право, будем ковыряться сами, вот и вся недолга...
– Ну, хорошо, я понимаю... Только мне все это в высшей мере, сами понимаете, неприятно; точнее говоря, горько... Лида - очень хороший человек, добрый, но мы... Словом, как ни клеили, не склеилось. Фактически мы не живем вместе лет уж как семь, но уехал я из своей квартиры пять лет назад... Разводиться не мог. Да и, в общем, мне это не надо, если только ей... Семьей обзаводиться я не собираюсь, у меня работа и дети да еще друзья... Младший мой, Васька, ужасно любит мать, очень болезненно переживает, что мы поврозь живем, так что приходится поддерживать ради него какую-то видимость семьи: мол, поссорились, помиримся; о разводе не может быть и речи, пока он не вырастет, грозился сбежать, если это случится...