Шрифт:
— Зачем они пошли? — спросил я начальника экспедиции профессора Цыбенко.
Старик посмотрел на меня, хмыкнул в бороду и ответил:
— Правдоискательство, мой друг, правдоискательство. Девица хочет реабилитировать Горохова, потому что я назвал его, изволите ли видеть, дезертиром…
Ласка
1
— Неужели сбились, Наташа?
— Не знаю. У тебя спички есть?
— Да.
— Зажги.
Горохов слез с оленя, достал из кармана коробок и начал чиркать спички одну за другой, ломая их. Ветер швырял верхушки кедров. Тайга гудела тоскливо, сердито…
— Спички сырые, — сказал Горохов. — Черт, неужели сбились?
— Заночуем здесь? — спросила Наташа. Горохов подошел к ней и вздохнул.
— До зимовья должно остаться не больше пяти километров. Может, дотянем?
— Дай мне спички, — попросила девушка.
Горохов нашел ее руку, и она почувствовала, какие у него холодные пальцы.
— Ты замерз?
— Нет. Немного.
Наташа опустилась на колени, согнулась и, спрятав коробок в ватник, зажгла с третьего раза спичку. Она успела разбросать снег вокруг себя и приглядеться: тропы не было. Дула пороша. Все следы замело. Непроглядная тьма легла на землю так плотно, что даже запуталась в ногах у деревьев. Олени не хотели идти вниз.
Горохов с остервенением бил их кулаками в бока и тянул за собой изо всех сил.
— Не надо, Толя, ведь все равно не пойдут. Давай лучше костер разложим.
— Какого черта нам этот костер? Все равно не разожжем. Ветер…
Ветер… Он коварный здесь, в Саянах. Он заметает тропу, он вяжет людей незримыми ледяными ниточками.
— Топор у тебя, Толя?
— Да.
Он долго искал топор во вьюках.
— А ты его вообще-то взял?
— Откуда я знаю! — ответил Горохов высоким голосом, не похожим на его обычный, чуть хриповатый басок. — Я не знаю, зачем тебе понадобилось идти на Сумару, просто не знаю!
Наташа улыбнулась в темноте. Она поняла, что Горохов так нервничает из-за нее.
Если бы он попал в буран один, он наверняка бы не волновался так, как сейчас.
— Ты сердишься? — спросила девушка.
— Ничего я не сержусь. Просто порезал палец.
Наташа стала разгребать сугроб под елью. Пальцы мерзли, снег был сухой и колючий, он набивался под ногти. Потом рукам сделалось теплее: Наташа докопалась до мха. Она сунула пальцы под шапку, отогрела их и только потом начала рвать сухой мох для костра.
— Нашел! — радостно крикнул Горохов. — Нашел топор!
…Через полчаса они сидели около костра, близко прижавшись друг к другу. Острые блики пламени метались по их лицам наперегонки.
— Чай пить будем? — спросил Горохов.
— Обязательно.
Горохов достал из вьюков котелок и зачерпнул снега. Поставил прямо в костер.
Котелок сразу же стал черным. Костер сердито зашипел, языки пламени стали лизать снег, превращая его в синюю воду.
Горохов снова сходил к вьюкам и принес карабин.
— Зачем? — спросила Наташа.
— Шатун, говорят, бродит.
— Медведь?
— Конечно, не кошка.
Девушка придвинулась к нему и сказала тихо:
— Страшно.
— Ты, оказывается, трусиха.
— Ага.
— А еще геологом называешься. Что же тебе бояться, когда я рядом?
Он обнял девушку. Наташа съежилась. Горохов прижал ее к себе и поцеловал в нос.
— Холодный. Люблю тебя.
Он взял ее лицо в руки и начал целовать глаза медленно и долго. Губы у него были шершавые, потрескавшиеся. Наташа вспомнила, что у Воронова точно такие же губы.
Только он совсем не умел целоваться. Она целовала его, а Воронов только краснел и растерянно щурился.
— Толя, — спросила девушка, — Толя, а ты меня правда любишь?
Горохов ничего не ответил. Расстегнул ее куртку и положил руку на грудь. Голова у Наташи закружилась. Ей стало еще холоднее, а по спине поползли цепкие мурашки.
Снова вспомнился Воронов, неуклюжий, долговязый, в очках. А рядом — Горохов. И губы у него шершавые и руки властные.
— Не надо, — попросила девушка и отодвинулась.
Горохов достал из кармана махорку и свернул козью ножку. Выхватил из костра головешку и, перебрасывая ее с руки на руку, ловко прикурил. Хмыкнул, покачал головой.