Страшная догадка поразила Бульцова.

– Вы... Вы...
– начал повторять он, стараясь найти заветное слово и, наконец, выпалил: - Вы паук! Мироед! Литературный мироед!

– Хам, вон!!
– Грубер вытянул руку вперед, указывая на дверь.

Однако Бульцов отодвинул стул подле стола, и уселся, заложив ногу за ногу и всем своим видом показывая решительность и уверенность. Затем он чуть подался вперед, и облокотившись грудью о край стола, сказал:

– Hу и как вы будете доказывать свою правоту в суде?

– А вместо меня ее будет доказывать адвокат. Плевако - слышали о таком? А может быть, у вас нет денег на адвоката? Я могу одолжить, если вы извинитесь передо мной за хамское поведение.

– Я? Хамское? Что?!

– Я подумываю над... чтобы это, не подать ли на вас в суд за попытку присвоить себе авторство моей повести...

– Hе наглей!
– отрезал Бульцов.

– Между прочим, мои знакомые уже поставлены в известность, что некто господин Бульцов, чудаковатый провинциал, регулярно ходит ко мне и утверждает, что написал повесть, которую на самом деле написал я!

– Это же неправда. Зачем вы врете?

– Я не вру.

– Я докажу, - сказал Бульцов.

– Hикому и ничего. Вы сами говорили, что творили повесть в "величайшем секрете", никому ее до меня не показывали и не читали. Так что, это... Грубер лучезарно улыбнулся.

– Мне поверят, - угрюмо молвил писатель.

– Чудаковатому провинциалу, который выполз в столицу, чтобы досаждать преуспевающим людям, например, мне?

– Подведем итог.

– Давайте подведем. Итак, я вам ничего не должен, как и вы мне. Впрочем, если у вас есть свежий рассказ, несите его сюда, может, пригодится.

– Ты мудак, - сказал Бульцов, - Мелкая мразь, кровосос.

Иудушка Головлев!

– Вы опять хамите!
– повысил голос Грубер.

Бульцов встал. Лицо его не выражало никаких эмоций, только в глазах светилось что-то недоброе. Он засунул руку в складку повешенного через другую руку пальто.

– Вот-вот, убирайтесь, - сказал Грубер, видя этот жест Бульцова.

Сотрудники издательства все разом вздрогнули, а у одного даже опрокинулась чашка с дорогим чаем от Елисеевых. Ведь прогремел выстрел, раздался крик, затем еще один выстрел.

Донесся низкий голос Бульцова:

– Мррразь.