А между тем Октябрь ломал старые устои России, и отголоски его, как океанская зыбь, доходили сюда все сильней и сильней.

Необычное поведение Айе при продаже черно-бурых лисиц и появление на берегу какого-то русского партизана насторожили американца.

Чукотская весна этого года была особенно хороша. Прозрачный, чистый воздух. Тишина. И только очень глухо где-то вдали после шторма все еще колыхался океан, входивший в берега.

В глубине тундры кое-где попадались проталины, и, хотя их было еще немного, полярные воробьи уже прилетели первыми на свою родину. Летая в поисках пищи над белоснежной тундрой, пригреваемой солнцем, они словно перекликались, оживляя звонким птичьим разговором пустынные места.

Казалось, слишком рано прилетели сюда эти предвестники полярного лета. И все же они находили пищу в тальниках, в долинах рек и в следах прошедших оленей. Они спешно гнездились, чтобы вывести поскорей птенцов и улететь с ними обратно в теплые края.

После зимней спячки пробудились и евражки. Эти шустрые зверьки повылезли из нор и, греясь на солнце, робко, настороженно перебегали от норы к норе. При малейшей опасности они мгновенно скрывались в подземелье.

Воздух так переливался, что искажал предметы, и издали евражки, напоминавшие бегущих людей, казались великанами, вводя в заблуждение неопытного человека.

Кругом еще лежал снег - влажный, рыхлый, ослепительный. Солнце круглые сутки не уходило с неба.

Мистер Томсон повернулся в кровати, когда патентованный американский будильник залился дребезжащим звоном. Чарльз Томсон зарылся в подушки. Он вылез из них лишь тогда, когда будильник вновь зазвенел с прежней силой, и опять мистер Томсон спрятался в подушки. Так несколько раз с передышками будильник принимался будить своего господина.

О, это был чудесный будильник! Он не даст проспать.

Мистер Томсон, играя с будильником, как с живым, то прячась от него в подушки, то вылезая, легко освободился от сна.

Было десять часов утра. Мистер Томсон вставал неизменно в этот час на протяжении всей своей жизни в этой стране, с 1901 года. Он точно и строго придерживался раз навсегда принятого порядка.

Мистер Томсон встал и, свесив ноги на медвежью шкуру, оглянулся кругом. В комнате стоял мрак, и только сквозь черную суконную штору через маленькую дырочку проникал луч света. В темноте он казался блестящей ниточкой, протянутой от верхней части единственного окна до качалки, стоявшей у противоположной стены.

Увидев эту лучезарную ниточку, мистер Томсон сначала улыбнулся, а потом вдруг рассердился.

– Ох, эти людишки! Год дэм! Двадцать лет не могу приучить! За это время можно всему обучить даже тюленя, - сердито пробурчал он и, не сходя с кровати, крикнул в пространство: - Мэй!

В комнату вошла женщина средних лет. Привыкшая к порядку своего мужа, Рультына в темноте, как евражка в норе, мягко прошла к окну. И только она хотела открыть суконную штору, как муж остановил ее:

– Подожди! Ты видишь дырочку, через которую пробивается свет в мою комнату?

– Вижу.

– Это непорядок! Я не хочу, чтобы мой сон чем-нибудь нарушался. Ты плохо смотришь за тем, что делается в моем доме, - недовольно сказал мистер Томсон.

Рультына молча и покорно слушала замечания своего белого мужа. Она никак не могла понять, чего хочет Чарли. Разве он не видел, как настоящие люди спят на снегу, на нарте, под всеми лучами солнца!

– Теперь можешь открыть окно, - сказал мистер Томсон.

Ослепительно яркий свет ворвался через небольшое окно в маленькую, с очень низким потолком комнату. Здесь стояли кровать, стол, самодельный книжный шкаф и два венских стула. В углу около качалки сверкал на ящике граммофон с огромной трубой, заводившийся по воскресеньям.

На верхней полке книжного шкафа лежали книги Джемса Оливера Кервуда и Оливии Уэдсли. На средней и нижней - кипы американских газет и журналов. Все газеты и журналы были годичной давности. Они были доставлены шхуной еще прошлым летом вместе с товарами и составляли духовную пищу мистера Томсона. Газеты и журналы были разложены по месяцам и по порядку номеров. Читал их мистер Томсон так, как если бы он только что получил сегодняшнюю почту. Он брал газету за то же число прошлого года. Мистер Томсон имел полную возможность заглянуть вперед, но порядок, заведенный им, лишал его этой возможности. По его мнению, было неразумно залезать вперед, иначе в этой чертовой стране у него не останется никаких духовных интересов. В стране, которая нужна цивилизованному человеку разве только для того, чтобы "делать доллары". Поэтому он и не позволял себе преждевременно интересоваться новостями мира. Он отставал от жизни цивилизованных стран ровно на один год.

Мистер Томсон был во всем расчетлив. Его маленький домик, который он сам сделал из ящиков, мог быть легко заменен настоящим домом. Стоило ему лишь выразить желание, и фирма, с которой он вел дела, доставила бы разборный дом в следующую же навигацию.

Но зачем? Разве он собирается жить здесь вечно? И разве ему одному недостаточно этой маленькой комнатки? Зачем безрассудно тратить доллары?

Раскачиваясь в качалке, мистер Томсон докурил трубку, тяжело встал и неторопливо подошел к рукописному календарю. Он зачеркнул вчерашнее число: 16 мая 1923 года. Положив трубку в боковой карман клетчатой рубашки, он взял газету за 17 мая 1922 года.