Художник прикрыл альбом, как делал это всегда, когда к нему подходили: он был скромен и даже, пожалуй, застенчив, а подошедший остановился не больше как в трех шагах, кашлянул и спросил глухо, но очень серьезно:

– Чем могу вам служить?

Художник удивленно поднял редкие бровки, почесал впалую щеку карандашом, ответив:

– Немножко не понимаю вашего вопроса, простите...

– Не понимаете?

Подошедший уставился в его глаза немигающими круглыми странно желтыми глазами, подняв волосатую кисть руки до ремешка на рубахе, и добавил, ткнув в ремешок пальцем:

– Я - арендатор этого кладбища!

Художник слегка дотронулся до панамы, протянув неопределенно:

– Во-от как!.. А у вас, я заметил, большой тут порядок...

– Что?.. Порядок?.. Да, конечно, порядок... А какая вам надобность во мне?

– Помилуйте, какая же может быть мне в вас надобность?
– удивился художник.
– Умирать я еще не собираюсь...

И в голосе его - он был слабогрудого тенорового тембра - были и оторопь и веселость; художник даже улыбнулся одним краем рта.

– А если никакой нет надобности и даже смешно это вам как будто, то зачем же вы сюда вошли, скажите?.. Сюда посторонним вход воспрещен!..

– Неужели?.. Почему же так строго?

– Не полагается, и все!.. Об этом сказано в объявлении, - висит на воротах...

– Не обратил внимания...

– Это как же так не обратили внимания, когда вы списывали его, когда в первый раз сюда явились?

И одутловатое, тугое лицо арендатора кладбища стало строгим.

– Да, верно, я что-то там списывал, - вспомнил художник.
– А вы откуда же это знаете?

– Обязан знать все, что касается моего кладбища!

– Ага... Гм... Вот, кстати, скажите же мне, давно построена эта церковь?
– беспечно кивнул бородкой художник на дверь, обитую железом, покрашенным в серый цвет.

Но этого вопроса как будто ждал арендатор, чтобы оглядеть очень зорко всего художника, начиная от черной ленты на панаме и до концов его парусиновых туфель, и ответил расстановисто и чуть сузив глаза:

– Это совсем не церковь... Это - часовня...

– Вот как?.. Часовня?.. А как же я видел в окно иконостас, а за ним алтарь?.. Правда, алтарь маленький...

– А я вам говорю, что часовня!

Тут арендатор подбросил голову и засопел коротким, но тугим ноздреватым носом, добавив:

– Что касается церкви, то она тут одна, при входе на кладбище.

– Ту я видел, конечно, но эта, признаться, мне нравится гораздо больше, - беспечно сказал художник и улыбнулся.

– Это я вижу!
– очень зло ответил арендатор, и глаза его теперь неподвижные, круглые, янтарного оттенка - показались художнику знакомыми: он видел именно такие у подбитого охотником там, у себя на севере, этой весной ястреба-тетеревятника.

Он сказал арендатору:

– Не только архитектура нравится... Я воображаю, какая там должна быть интересная живопись, в этой церковке!

Тогда арендатор протиснул сквозь зубы:

– Я вам говорю, что часовня это!.. Хотя говорить с вами зря я не обязан...

И добавил в полный голос:

– А вот попросить вас времени у меня не отнимать - это я могу!

– Не я к вам, вы ко мне подошли, - удивился этому полному и густому голосу художник.

– Я - хозяин этого кладбища, я и подошел, а вы мне тут... очки втираете!.. Вот пожалуйте с моего кладбища, так как мне надо запереть калитку!

– Как так с вашего?
– обиделся художник.

– С арендуемого мною, да-с!.. Вот и пожалуйте!

И арендатор придвинулся вплотную к художнику, выпятив по-лебяжьи грудь, а художник отступил на шаг, выдохнув:

– Вот так дичь!

– У вас в голове!
– крикнул арендатор, наступая.
– В голове у вас дичь!

Художник оглянулся мельком, куда можно ему отступать еще, и спросил тихо, но совершенно серьезно:

– А вы... не сумасшедший?

Тогда плотный, рослый человек с рыжей бородой и в белой толстовке еще заметнее уярчил глаза и, тоже понизив голос, сказал выразительно:

– Я т-тебе т-такого сумасшедшего покажу, что т-ты до города будешь лететь, как... шар воздушный!

Он сжал добела туго оба кулака, и, убедясь, что перед ним действительно сумасшедший, художник быстро повернулся и пошел в направлении к воротам, все убыстряя шаги и предусмотрительно повернув голову кзади, а сзади еще слышался какой-то неразборчивый, однако нелестный для него густой рык.

Когда он проходил в калитку, то мельком заметил на дворе слева, в открытом сарае, двух ребят, похожих на тех, которые рыли могилу, только один из них строгал рубанком, другой бил молотком по глыбе камня; а дальше, около церкви, он наткнулся на бабу в желтом платке, по виду - казачку из пригородной слободы, стоявшую рядом с другой бабой, простоволосой, приземистой, черной, похожей на армянку.