Он как бы пользовался тем, что был хозяином здесь, в своем дворце, а царь, его племянник, был только гость, - поэтому иногда, как бы забываясь, вел себя несколько бравурно, по-хозяйски, причем раза два, точно в свое оправдание, сказал:

– Я - солдат, а не политик, прошу меня извинить...

Так, ему вдруг в середине обеда захотелось узнать о Жоресе в предводимой им партии.

– Я обратил внимание на то, - говорил он, обращаясь к Вивиани, сидевшему рядом с ним, справа, в то время как Пуанкаре сидел слева от него, рядом с царем, - на то, как вел себя Жорес, когда в парламенте возбужден был вопрос о кредите на поездку вашу в Россию, мсье Вивиани. Должен признаться, мне это не понравилось.

– Но ведь Жорес и его партия не могли высказаться как-нибудь иначе, ваше высочество, - с оттенком недоумения на твердом горбоносом лице ответил Вивиани.
– Было бы даже неожиданно и очень странно, если бы Жорес вдруг вздумал вотировать за кредиты.

– Очень хорошо, мсье Вивиани, но я хотел бы знать: как могут себя вести подобные Жоресу в случае, если начнется война?
– с живейшим интересом спросил Николай Николаевич.

– Как добрые французские граждане, ваше высочество, - тут же ответил Вивиани, несколько будто бы даже задетый этим вопросом.

Через некоторое время Вивиани услышал от него новый недоуменный вопрос, только теперь уже не о Жоресе, а о Кальметте и его миллионах.

– А что этот Кальметт, а? Он ведь, между нами говоря, был, кажется, порядочный негодяй, этот Кальметт, а, мсье Вивиани?

– Он был известный журналист, главный редактор "Фигаро", - уклончиво ответил Вивиани.

– Да, да, это мне, конечно, известно, да... Но что мне гораздо менее известно, так это вопрос о том, откуда он мог взять свои двадцать пять миллионов франков?
– несколько излишне громко, как показалось Вивиани, спросил великий князь.

– Нажил литературным трудом, ваше высочество.

– Ну, полноте, - "литературным трудом", мсье Вивиани!
– готовясь как будто даже расхохотаться, воскликнул Николай Николаевич, заметно побагровевший от вин.
– Двадцать пять миллионов нажить честным литературным трудом ведь нельзя, согласитесь сами!

– Трудно, конечно, - снова уклончиво ответил Вивиани, - но при известном таланте Кальметта...

Он не докончил, разведя вместо слов руками и улыбнувшись, а великий князь продолжал безжалостно:

– Талантливыми журналистами богата прекрасная Франция, это бесспорно, однако я, прошу извинить мне мое невежество, не знаю другого такого Кальметта из числа французских журналистов. Он, несомненно, помогал кое-кому кое в чем, а?
– за что и получил кое-что, а, мсье Вивиани?

– Кайо ведь тоже владеет миллионным состоянием, ваше высочество, напомнил, уклоняясь от ответа, Вивиани.

– Да-да, но у него это состояние от отца, оно просто получено по наследству, а что касается Кальметта, мне говорили, например, что он получал большие деньги из Венгрии, а также из Германии, от Дрезденского банка, - то есть из стана врагов Франции, а? За что же именно?

И, сказав это и неотрывно глядя на собеседника, Николай Николаевич принял поднесенный ему на подносе стакан его любимого бордо.

Однако Вивиани остался верен себе и тут. Он только слегка пожал плечом и ответил снова весьма уклончиво:

– Несомненно, это будет выяснено на суде, ваше высочество, если только суд найдет нужным копаться в прошлом человека, уже расстрелянного, хотя и частным лицом.

Он постарался, конечно, улыбнуться после того, что сказал этот Вивиани, но вице-адмирал Ле Бри, сидевший напротив, счел нужным пойти навстречу хозяину чудесного дворца и изысканного обеда и, как только взглянул на него Николай Николаевич, сказал почтительно:

– Что касается меня, ваше высочество, то я вполне уверен, что суд именно этому вопросу уделит достаточное внимание. Вообще этот процесс очень хороший урок для журналистов.

– Я думаю, я думаю, что очень хороший, мсье Ле Бри, но он несколько запоздал, этот урок!
– весьма выразительно подчеркнул Николай Николаевич, а так как сам он тоже несколько запоздал осушить свои стакан, который держал в руке, то, сказав вместо тоста: "За правосудие!", он буквально влил в себя вино так, что нельзя было заметить, чтобы он делал при этом глотки.

Это был свойственный только ему одному способ пить вино; в этом он был вполне оригинален и даже непревзойден.

Оригинален был по сравнению с обедом в Петергофском дворце и весь вообще обед в Красносельском дворце великого князя, хотя на нем, как и там, в Петергофе, присутствовал царь с семьей.

Этот обед был кое в чем обдуман заранее, заметно отступая от обычного.

Точно продолжался тот воинственный пыл, которым должны были пропитаться насквозь все участники обеда на только что покинутом ими лагерном поле, военный оркестр на хорах играл один за другим французские марши, чередуя их так, что чаще других исполнялся марш Самбры и Мезы и особенно Лотарингский марш.