– Из Донбасса?
– подхватил Леня.
– Значит, вы по-прежнему - горняк?

– Горняк. А вы? Разве бросили заниматься коксом, если я не ошибаюсь?

– Нет, вы не ошибаетесь. Я по-прежнему "коксовик", только теперь работаю здесь при Академии наук.

– Вот как! Скажите, пожалуйста! Мы, значит, одного поля ягодка! А Таня?

– Моя жена... И тоже горнячка. Ах, как удачно вышло... Ведь мы у вас были в кабинете лет пять тому назад.

– Прекрасно! Великолепно!
– Даутов не обратил внимания на его слова. Тогда зайдемте ко мне! Вы где живете?
– взял их обоих за локти, приглашая этим сдвинуться с места.

– Да ведь и мы тут тоже недалеко живем, - сказала Таня, - в следующем квартале.

– Зачем же вы встали не на своей остановке?
– захотел узнать Даутов.

– Ну, разумеется, за тем, чтобы не потерять вас, - ответил за Таню Леня.

– Так я и знал!
– И Даутов рассмеялся совсем по-молодому.
– Мне ведь тоже надо было еще проехать, да даже и не одну, а две остановки, но вот эта самая черноглазая Таня так на меня пристально глядела, что меня даже в пот вогнала, и я, признаться должен, этой инквизиции не выдержал и бежал малодушно.

Тут расхохотался и Леня, а Таня спросила сконфуженно:

– За кого же вы меня приняли?

– Ну, мало ли за кого я вас мог принять. Но... все хорошо, что хорошо кончается. Так лучше к вам, вы говорите, Таня?

– Да, лучше к нам, потому что я беспокоюсь, у меня ребенок.

– Ах, ребенок! Мальчик или девочка?

– Девочка.

– И тоже зовут Таней?

– Нет, Галей.

– Что ж, Галя тоже милое имя... Скольких лет?

– Моих тогдашних, - зарделась Таня еще больше, чем от небольшого морозца, который был тогда и ее подрумянил.

– Вот как отлично! Вот как чудесно! У Тани своя есть Таня, хотя и зовут ее Галей... Ну, идемте, идемте, друзья! Покажите мне вашу Галю! И будем вспоминать старое!

По пути к себе Таня все-таки зашла в магазин: теперь оно оказалось кстати, сказанное Лене наобум.

И пока Таня покупала, что ей казалось нужным для такого долгожданного гостя, как Даутов, сам Даутов, оставшись с Леней на улице, очень оживленно допытывался у него, чем именно он занят в Академии. Леня отвечал ему и охотно и обстоятельно, и когда Таня вышла из магазина с покупками, Даутов обратился к ней ликующе:

– Ну и муженек же у вас, Таня! Ну и молодчинище он у вас, что и можно было предвидеть еще в семнадцатом году, - и прошу не принимать этого за шутку! Я искренне рад за вас, Таня, вполне искренне! И он, мало того, что талантливый, - он еще и очень хороший человек, с чем вас и поздравляю!.. Очень хороший, повторяю, человек, что случается далеко не со всеми талантами, к великому и общему сожалению.

3

Они говорили всю дорогу, перебивая друг друга воспоминаниями. Перед Даутовым была теперь та маленькая Таня, которая называла его малахитовую лягушку неизменно "роскошной", и он рассказывал, как строил тоннели для ее поездов из ягод шиповника, и как иногда устраивал крушения этих поездов, и вообще все, что можно было вспомнить.

– Однако какая у вас хорошая память, - заметил Леня.

– Да-а... она и в студенческие годы была у меня хорошая, и мне самому это странно, что мне повезло сохранить ее. Было дело - однажды чуть не отшибли. Больше часу лежал без сознания. Вот видите - даже остался знак этого эксперимента.

И Даутов показал шрам на голове.

– Помню, - вдруг вскрикнула Таня.
– Помню, вы показывали этот шрам маме!

– Вот, кстати, договорились до вашей мамы, Таня... Она... где же сейчас? Она ведь была учительницей. Прозрачная такая. Бывало там, в Крыму, хоть на солнце сквозь нее смотри! Она живет с вами здесь?

Таня давно ждала этого вопроса, но когда он спросил, у нее как-то необычно для нее самой дернулось сердце.

– Нет, она осталась жить там же, где тогда вы жили, в Крыму... Там и я жила, пока не окончила среднюю школу.

– А-а... Да, там хорошо, в Крыму... Хорошо.

И, сказав это, такое ничего не значащее, Даутов тут же обратился к Лене с каким-то вопросом, которого даже не расслышала Таня, так как думала в это время, что же она напишет матери, которая всего лишь неделю тому назад писала ей, что она, кажется, при смерти, что ей очень плохо...

Даже страшно вдруг стало Тане: ведь письмо писалось неделю назад, она получила его всего лишь за день перед этим и еще не решила, что ей делать, только послала телеграмму матери: "Горячо верю, что тебе лучше. Пожалуйста, телеграфируй это". И действительно, в этот же день к вечеру получила ответную телеграмму: "Мне стало несколько легче"... Когда она встретила Даутова в трамвае, у нее все время сверкали в мозгу слова телеграммы, какую она пошлет теперь: "Мама, спешу тебя обрадовать: я нашла Даутова". Теперь эти слова хотя и оставались в ней по-прежнему, но... они уже перестали сверкать.