Шрифт:
— Должно быть, пьяная, — высказала догадку Надя, на что Алексей Фомич отозвался:
— По-видимому, пригубила чуть-чуть.
Слышно стало, что кто-то уговаривал женщину не петь, но надрывный голос ее взвился снова в наступающую ночь:
Де-сять любила, девять поза-была, А од-но-го не могу поза-быть!.. Эх, бро-шу я ка-арты, брошу я биль-я-ярты, Д'ста-ну я го-орькую водочку пить!Кто-то рядом с Сыромолотовым, вздохнув, сказал сочувственно:
— Видать и так, нарезалась… и где только достала!
Женский голос, оборвавшись было, зазвенел между тем снова:
А-ах, не тер-зайте вы грудь мою боль-ну-ю, Вы не узна-вай-те, кого я люблю! Нет, не скажу вам, по ком я все тоску-ую, Лучше ж свое го-ре в вине я по-топ-лю!— Гм… Очень это искренне у нее выходит, — остановясь, заметил Сыромолотов. — Послушаем, как пойдет дальше.
Но дальше песня не пошла; дальше послышался только зычный мужской окрик:
— А вот я тебя в участок сейчас отправлю, тогда и забудешь!
Ясно стало, что песню прекратил полицейский.
Между тем со стороны бухты, иногда звонче, иногда глуше, что зависело от небольшого ветра, дувшего с моря, доносилась музыка духового оркестра, как будто на одном из многих судов справлялся какой-то праздник.
Алексей Фомич так и подумал и сказал Наде:
— Ведь есть же праздники полковые, того или иного святого, значит, должны, по теории вероятностей, быть и судовые… А раз праздник, то как же обойтись без духового оркестра?
На что отозвалась Надя с досадливой ноткой в голосе:
— Ты все что-то шутишь, а я думаю совсем не о том.
— О чем же именно?
— О Нюре, конечно!.. Допустим даже, что операция пройдет удачно, а вдруг ребенок окажется мертвый?
— Ну, зачем же такие страсти!.. И почему же именно мертвый?
— А как операция должна делаться, — ведь мы с тобой этого не знаем… Я думаю, что под наркозом?
— Гм… Я тоже так думаю… А как же иначе?.. Ну, разумеется, под наркозом! — подумав, согласился Алексей Фомич.
— Хорошо, под наркозом… А если Нюра не выдержит этого наркоза, если у нее сейчас слабое сердце? Разве таких случаев никогда не бывало?
— Слышал и я, что бывали, да ведь тут, в городской больнице, опытные врачи, я думаю.
— Везде они опытные, но почему-то везде попадаются невежды, — решительно отрезала Надя и, пройдя несколько шагов, добавила: — Пусть даже все окончится благополучно, и ребенок окажется живой, а как же Нюра может кормить его грудью с такою большою раной?.. Да и молока у нее может не быть, раз ребенок еще недоношенный.
— Гм, да-а… Для меня ясно, что Михаилу Петровичу придется нанять кормилицу… Большой расход, конечно, но что же делать? Раз появляются в семье дети, значит увеличиваются расходы.
Когда они подошли к своей гостинице, то разглядели несколько поодаль от входа знакомого им коридорного возле двух женщин в белых беретах одного фасона.
Сыромолотов остановился в косяке тени, остановилась и Надя, и коридорный на их глазах направился с одной из женщин к широким ступеням входа, а другая вдруг закричала ему вслед хрипло:
— Ах ты, хабарник паршивый! Я тебе, значит, мало хабаря даю?
Но тут же около нее появились два матроса, и один из них, обняв ее, проговорил весело:
— А-а, Гапочка, наше почтение!
Другой же еще веселее:
— Напысала Гапа Хвэсi, Що вона теперь в Одэсi, Що вона теперь не Гапа, Бо на неi бiла шляпа, И така на ней спiдныця, Що сама кругом вертыця!Надя очень энергично потянула за собой Алексея Фомича, и он так и не досмотрел, чем кончилось у двух матросов и Гапы.
Лестница на третий этаж довольно тускло была освещена лампочками в небольших нишах, и, поднимаясь по ней, говорил Алексей Фомич:
— Да, здесь совсем другой тон, чем в нашем Симферополе… что и неизбежно, впрочем, раз тут военный флот стоит.
После комнаты Калугиных номер в гостинице Киста показался им обоим еще более убогим, чем с приезда сюда. Надя покачала головой и сказала:
— Ну, уж так и быть! Переночуем здесь эту ночь, а завтра, как устроим Нюру, поищем другую гостиницу.