Однако, сидя со мной в восьмом ряду партера (совсем как у Паулса!), сам Леня, кажется, думал по-другому. После посещения буфета он стал каким-то задумчивым, загадочным и явно настроился на "десерт" после спектакля. Я не спешила разочаровывать свое "второе лицо", но думала только об одном: чтобы Он не узнал меня в этом самом восьмом ряду рядом с Леней. Нет, конечно, не маэстро, который стоял спиной ко мне за дирижерским пультом и которому до меня не было никакого дела (как и мне до него), а фамозо кантанте. Тот, который заставил сегодня ползала плакать от восторга. А я-то раньше думала, что "плакать от восторга" - это пустая болтовня, просто сопливый образ...

Боже мой, что творилось в этот вечер в театре!

На самых крутых рок-тусовках я не видела ничего подобного. Но только это.., да, все это, конечно же, из другой оперы. Здесь нельзя вскакивать с мест, танцевать в проходах, а кричать разрешается только после завершения арии или дуэта и только "браво!". Но в этих строгих правилах, что ни говори, есть своя прелесть. Кажется, я начинаю ее понимать, черт возьми!

Как он пел! О Боги, как он пел... Даже то, что он пел по-итальянски, мне нисколько не помешало: все-все было понятно. (Мигель объяснил мне, что исполнять оперные партии на языке оригинала - это мировая практика. Стало быть, если Верди итальянец, а Бизе француз, то "Аиду" надо петь только по-итальянски, а "Кармен" - только по-французски, и ни один фамозо кантанте никогда не позволит себе отступить от этих правил).

Я не замечала ни Аиду, влюбленную рабыню из "благородных" эфиопок, ни ее соперницу, дочь фараона Амнерис, ни остальных, хотя всем им тоже много кричали и хлопали, так что, наверно, и они не фальшивили. Я слышала и видела только его, моего великолепного Радамеса!

В конце первого действия, когда начальника фараоновой дворцовой стражи избрали главным полководцем Египта и вместе со священным мечом рабы вынесли и набросили на плечи Мартинеса сверкающий плащ, по залу пролетел ропот смятения - и замер . Но как только очередной музыкальный номер подошел к концу, маэстро Вешневу пришлось приостановить спектакль, чтобы дать публике возможность выплеснуть свои эмоции. Громом оваций и восторженными криками люди приветствовали теперь уже не только талант и знаменитое имя; они аплодировали победе добра над злом, чести - над подлостью, благородства над враньем. И даже сами не подозревали, насколько они были правы!

Я имела сейчас все основания встать с места и вместе с Мигелем поклониться публике как соавтор его успеха. Но никто меня не понял бы, и прожекторы в мою сторону не направили бы. Ладно! С меня вполне достаточно его триумфа. И моего гонорара.

...Разумеется, он меня все-таки заметил. И Леню тоже! Когда в последнем антракте мы вернулись на свои места, то на красном плюше кресла я обнаружила блестящий длинный конверт с монограммой и коробку с великолепной белой орхидеей. Леня уронил челюсть.

Из конверта я достала такой же "фирмовый" листок. И то и другое источало тонкий страстный аромат мужской туалетной воды "Опиум", так хорошо знакомый мне теперь.

Кабальеро решил показать товар лицом.

– Классный парфюм!
– Леня потянул ноздрями воздух.
– От кого это?

Он сделал попытку заглянуть мне через плечо, но я только отмахнулась от него.

"Дорогая Татьяна!

Имею честь пригласить Вас по окончании спектакля на торжественный ужин на две персоны в честь благополучного завершения известного Вам дела и надеюсь!
– не менее благополучного разрешения всех возникавших между нами недоразумений. Смею заверить, что намерения мои самые благородные: делать лишь то, что будет угодно и приятно Вам, моя глубокоуважаемая племянница.

Если Вы согласны - прошу приколоть к Вашему платью этот цветок. Пусть он будет знаком моего счастья, который заставит сильнее биться мое русско-испанское сердце!

Если же нет - я буду иметь честь скрестить шпаги с вашим спутником. А ведь он еще так молод... Подумайте об этом, дорогая!

Искренне Ваш Мигель Мартинес".

Давясь от смеха, я убрала конверт в сумочку и взглянула на Леню, который ждал от меня объяснений.

– Что там такое? Мне же интересно, ну...

Пусть живет, бедняга, в самом деле! Может, и мне еще когда пригодится.

– Так, одно деловое предложение. Для тебя ничего интересного, дорогой. Увы! Помоги-ка мне лучше приколоть эту чудную орхидею вот сюда: она сама просится к моему платью...