— Ждут приказаний… немец крепко выговаривает за что-то красавчику-виконту, а тот еле двигает губами в ответ. Англичанин с трубкой молчит. Русский князь мечется от одного к другому с расспросами — видите, глаза у него спрашивают, уши навострились, он ничего пока не знает. Англичанин говорит ему: «Тише!» Учитесь, ребята: на всех языках мира видно по губам, когда произносится слово «тише». Вот так: нижняя губа вперед и хоботком будто поднимает верхнюю…

Но что это? Ван-Гоп и Том вскрикнули. Мик прошептал про себя: «Чиче!»

На экране происходит странное замешательство. В разгаре спора снизу открылся люк, и оттуда медленно поднялась, как в балетной феерии, небольшая черная фигура. Хотя она и остается на экране, нашим зрителям почему-то не очень ясно ее видно, как будто она окутывает себя дымом.

— Черт, темно что-то, разобрать не могу, — пожаловался Том, изо всех сил протирая глаза.

Только один Тингсмастер неотступно смотрел на экран. Черная фигура вынула из портфеля бумагу и быстро прочитала ее вслух; на лицах остальных ясно выразились негодование, изумление, торжество. Потом черная фигура подняла руку, что-то сказала, и все наклонили в ответ головы… Теперь она раскрывает портфель, укладывает туда прочитанный лист; руки в черных перчатках быстро шевелятся… Что это? Пачки, прямо из банка, одна, другая… самых крупных долларовых билетов.

Глаза всех в комнате устремляются на пачки, а число пачек все увеличивается. Ладони протягиваются к ним. Черный человек раздает их коротким движением направо и налево. Мгновенье — он соскочил обратно в люк. Остальные идут к дверям… Темнота… Опять свет. И на этот раз Том с восторгом закричал:

— Гляди, гляди, это мы сами!

Пленки кончились. Тингсмастер вынул их и сложил в стенной несгораемый шкаф. Потом он задумчиво сказал Тому и Ван-Гопу:

— Надо узнать в точности, что замышляется. Идите, ребята, по трубам да подыщите себе смену. Нам важно установить наперво, останутся ли они дома или разъедутся после получки, а если разъедутся — то куда. Это сейчас главное ваше дело!

— А ты, Мик?

— Мне надо назад, на завод. У нас срочная вечерняя работа, братцы. Хозяин отделывает свою виллу, и тут тоже надо постараться, понимаете. Ведь главные-то совещанья у него!

С этими словами Тингсмастер простился, вошел в стену — и был таков. Мисс Тоттер мечтательно посмотрела ему вслед.

Том и Ван-Гоп со вздохом разбрелись по своим сторожевым будкам. Но напрасны были все их старания, напрасно потрачена целая долгая ночь — ни Гибгельд, ни Монморанси, ни английский лорд больше не разговаривали, и тайна их встречи осталась на этот раз нераскрытой. Выезжать из «Патрицианы» они тоже, по-видимому, не собирались.

Между тем Тингсмастер вышел на улицу, преспокойно обошел ее и с подъезда как ни в чем не бывало проник снова в «Патрициану». Он, заложив руки в карманы и посвистывая, идет в контору. Здесь он останавливается и мирно снимает шляпу.

Сетто-диарбекирец, подсчитывавший недельный дефицит, в изумлении поднял голову.

— Здорово, хозяин!

— Здравствуй, Микаэль. Чего тебе надо?

— Не будет ли какого ремонта?

— Господь, благослови вас, Микаэль, за такие слова, — вмешалась жена Сетто, разделявшая неукротимую страсть своего мужа к ремонту, — так вы нам в прошлое лето все чисто и недорого справили!

— А теперь еще лучше справлю.

— Никак нельзя, Микаэль, — грустно ответил Сетто, — наехало ко мне претендентов, чтоб им лопнуть… сперва расплатиться по счету, а потом лопнуть! Какой уж тут ремонт.

— Жаль, жаль, а я было хотел у вас все заново наверху переделать, особенно в комнате без номера.

— Этой-то комнаты, Микаэль, я по уговору не смею касаться. Ты ведь знаешь, гостиницу мне построил бывший президент, чтоб ему во второй раз ни на суше, ни на воде не повстречать второго такого дурака-армянина. Так вот, он и поставил условие: не трогать этой комнаты ни летом, ни зимой. Я и так согрешил: украсил ее, по твоему совету, зеркалами.

— Да кто вам дом-то построил, хозяин, — ведь не сам же экс-президент?

— Иностранного архитектора выписали, Микаэль. Да и рабочих набрали одной масти с архитектором.

— Вот оно как! Жаль, хозяин. Всего доброго.

И на этот раз Тингсмастер поспешил в Миддльтоун.

Если бы Феофану Ивановичу не помешали высказаться о банкире Вестингаузе, он сказал бы следующее:

«Вестингауз, хи-хи-хи, завел себе красотку… Да не простую, а можете себе представить — в маске! Да, вот именно, в маске. Женщина эфемерная, элегантная, с походкой сильфиды, а появляется не иначе как в маске. Я убежден, что она спекулирует на любопытстве. Будь я лет на пять, на шесть помоложе…»

Князь Феофан не врал. События, отмененные нью-йоркской прессой, таковы.

Неделю назад в театре «Конкордия», на опере «Сулейман», публика внезапно видит в одной из дорогих лож красиво сложенную женщину в маске. Как ни в чем не бывало эта женщина глядит на сцену парой глаз, сверкающих в миндальном разрезе шелковой маски, не смущается от устремленных на нее со всех сторон биноклей и лорнетов, кутает обнаженные плечи в роскошный мех, читает афишу — словом, ведет себя непринужденно. Нью-йоркцы поражены. Незнакомку никто не может узнать. Ходит слух о том, что это знатная иностранка, чье лицо обезображено оспой. Тогда любопытство сменяется состраданием, и на некоторое время инцидент забыт.