Тингсмастер подошел к Тому и Ван-Гопу и раскрыл ладонь. На ней лежало круглое стеклышко странного цвета, того молочно-мутного цвета с примесью теплого багрянца, какой можно увидеть в глазах новорожденного теленка.

— Фабионит, — сказал Мик, тотчас же опять зажав камень. — Техник Сорроу может рассказать вам про него интересные вещи, ребята. Это искусственный камень, изготовленный химиком Фабио Дуцци года полтора назад на одном из заводов Франции. Я не могу понять, откуда и зачем он очутился здесь. Эта штука может усыпить целую армию, если направить на нее световые лучи.

Он спрятал стеклышко в карман и опять подошел к дыре:

— Бьюти, собачка, поди-ка сюда!

Бьюти подошла к хозяину, не выражая на этот раз никакого страха. Но дух, шедший из подземного хода, действовал на нее, по-видимому, возбуждающе. Шерсть ее шевелилась на спине, а ноздри беспрерывно втягивали воздух.

Тингсмастер взял ее морду обеими руками и пристально посмотрел в умные собачьи глаза.

— Бьюти, — сказал он медленно, — иди туда, в дыру. Не давайся никому в руки. Проследи, куда идет ход и где выход. Возвращайся назад в Миддльтоун и покажи нам всем, откуда ты выбралась. Поняла?

Бьюти повизгивала, тыкаясь носом в хозяина.

— Иди. Раз, два, три!

Бьюти еще раз взглянула на трех людей, стоявших над люком, вильнула хвостом и в мгновение ока бесшумно исчезла в дыре. Минут десять все трое ждали ее, прислушиваясь к каждому шороху. Но все было тихо. Собака не возвращалась.

Тогда Тингсмастер закрыл трап, снова повесил календарь, как он висел раньше, каждую вещь поставил на прежнее место и вместе с товарищами вышел из комнаты.

В трех милях от Нью-Йорка, по пути к Светону, высятся знаменитые Харвейские доки. Пароход «Торпеда», отправленный сюда на починку, готов к отплытию. Он вычищен внутри и снаружи, заштопан, облицован, перекрашен и весело косится на вас тысячью выпуклых круглых окошек, похожих на лягушечьи глаза.

Матросы, которым уже надоело шмыгать по городу и уже нечего было пропивать, собрались дружной семьей в машинном отделении. Табачный дым заволакивал все, как банный пар. Матросы рассказывали друг другу страшные истории и коротали досуг, оставшийся им до отплытия «Торпеды».

— Ну, ребята, — сказал новый механик, рекомендованный «Торпеде» союзом докеров, веселый шотландец Биск, — «Торпеда» хоть сейчас снимайся — так мы ее заштопали. Братья Дуглас и Борлей могут быть довольны.

— Был бы доволен капитан, — мрачно ответил старый матрос Ксаверий, до сих пор молчавший, — а уж братья Дуглас и Борлей не пикнут.

— Помалкивай! — крикнул ему бледный, как смерть, матрос с глазами, обведенными черными кругами. Это был Дан, еще недавно веселый смельчак, друг и собутыльник несчастного Дипа, а сейчас истощенный, хилый, как тень, человек, боявшийся заглянуть себе за плечо.

— Что с тобой сталось, баба ты! — сердито огрызнулся Ксаверий. — Коли я говорю громко, значит, можно говорить громко. Я не дурак, отдаю себе отчет. Ты, товарищ, здесь только третьи сутки, — снова обратился он к Биску, — а пробудешь еще трое — так проклянешь день и час, что занес тебя на нашу «Торпеду».

— Ну, я не из робких! — засмеялся Биск. — Нашему брату тоже приходится испытывать всякую всячину. А кто же капитан «Торпеды»? Разве не Джексон из Гаммерфорта?

— Джексон уже год как ушел. Это был капитан в самый раз. Про Джексона, парень, тебе никто даже спьяну не скажет худого слова. А теперь у нас…

— Молчи! — опять перебил его Дан, трясясь, как в лихорадке.

На этот раз старый Ксаверий как будто послушался Дана. Во всяком случае, он закрыл рот и не пожелал продолжать речь.

— Как зовут нового капитана? — спросил Биск, оглядывая матросов.

Лица их были пасмурны. Кто-то ответил нехотя:

— Капитан Грегуар.

— Что он, француз, что ли?

— Француз ли, черт ли, — вмешался опять Ксаверий, — а только он рыжий. Этакой масти нечего соваться в море. Если ты рыжий, так и служи в банке, а на море тебе делать нечего, если не хочешь накликать беду на всю команду. Не было еще случая, чтоб океан спокойно снес рыжего человека.

Разговор оборвался. Матросы забились каждый в свой угол, и неизвестно, от сумерек или от табачного дыма, но лица их стали серыми. Биск выбрался из отделения на лестницу, сделал шагов сто, оглянулся туда и сюда, быстро провел пальцем по железной обшивке и юркнул в образовавшуюся щель. Обшивка тотчас задвинулась, а Биск очутился в крохотной, но очень уютной комнатке с вентилятором на потолке и электрической лампочкой сбоку, сделанной ребятами с кораблестроительного и не подлежащей оплате. На столе перед Биском лежала тетрадь, в стол была вделана походная чернильница, перо висело на длинной цепочке. Биск открыл первую страницу тетради, на которой было крупно выведено: