Именно с сотворения, поскольку существовавший у нас до той поры Верховный Совет был сугубо декоративным учреждением. Даже то обстоятельство, что со времен Брежнева вошло в обычай совмещение постов генсека и Председателя Президиума Верховного Совета, ни на йоту не прибавило значения ублюдочному высшему органу власти. Каждый указ "коллективного главы государства" получал путевку в жизнь только после принятия соответствующего решения Политбюро или Секретариата ЦК КПСС. Хотя то же правило распространялось на Совет Министров и все другие органы власти и управления, у них все же была кое-какая свобода рук, по крайней мере в мелочах, до которых не снисходило партийное руководство. А у Верховного Совета и ее не было, им изо дня в день командовали инструкторы и референты оргпартотдела ЦК.

Что же касается депутатского корпуса, то он формировался на основе двух принципов: по должности и по разнарядке. Я уже рассказывал, как стал депутатом. В оргпартотделе составлялся перечень государственных и общественных должностей, обладатели которых получали привилегию быть избранными в Верховный Совет. Большинство депутатов подбиралось на местах согласно "спускаемой" сверху "квоте": столько-то рабочих, колхозников, работников советских органов, женщин, молодых представителей творческих профессий и т. д. С этой точки зрения наш тогдашний Верховный Совет представлял собой идеальное отражение социально-профессиональной структуры общества. И когда первые действительно свободные выборы нарушили все пропорции, члены Политбюро искренне сокрушались, что среди депутатов оказалось мало рабочих и крестьян.

Первой задачей политической реформы стало сделать выборы действительным актом народного волеизъявления. Но эта задача не поддавалась изолированному решению, тянула за собой практически весь комплекс проблем переустройства политической системы. Одновременно с вопросами непосредственно избирательного права - кому, кого и как избирать, надо было ответить на вопрос, куда, с какими полномочиями и ответственностью, то есть определить структуру и порядок деятельности будущего парламента. После нескольких обсуждений Горбачев поручил подготовить предложения юристам - нам с А.И. Лукьяновым.

С Анатолием Ивановичем мы познакомились лет 20 назад, когда он, руководивший юридической службой Президиума Верховного Совета СССР, обратился ко мне с просьбой быть оппонентом при защите его докторской диссертации. Но по-настоящему узнали друг друга во время работы над проектом Конституции 1977 года. Почти год провели на бывшей даче Сталина в Волынском и построенном для зарубежных гостей доме отдыха в Серебряном Бору, корпели над статьями Основного закона, воодушевленные возможностью хотя бы на бумаге создать образцовую демократию. Анатолий рассказывал о собранной им коллекции голосов поэтов, записанных на грампластинки и пленки, сочинял остроумные эпиграммы. Одну из них посвятил мне.

Шах и Назаров

близнецы-братья.

Оба Конституции нужны до зарезу:

Без Шаха увяла бы демократия,

Без Назарова - не хватило бы трезвости;

Без Шаха - всё обязанность и долг,

Без Назарова - качали бы граждане права.

Без Назарова - Конституция как без ног,

А без Шаха - свалилась бы ее голова.

Резюмирую:

Дела наши не хороши и не плoхи.

Голова не знает, куда несут ноги.

Все участники рабочей группы, официально возглавлявшейся Б.Н. Пономаревым (Кудрявцев, Бовин, Топорнин, Собакин и другие), видели чудовищный разрыв между Конституцией и жизнью, но надеялись, что, если принятие нового, безусловно прогрессивного Основного закона и не изменит сразу ситуации, этот документ может сыграть немаловажную роль, когда возьмутся за реформы. А что дело дойдет до этого, никто не сомневался.

Я не избежал соблазна попытаться хотя бы устранить опасную мину, заложенную в административно-территориальном делении страны. Оно было сконструировано с прицелом посеять взаимные претензии республик и областей, укрепив позиции Центра как высшего арбитра, то есть в полном соответствии с принципом "разделяй и властвуй". Пономарев почитал мою записку, переговорил с кем-то "наверху" и вернул ее со словами: "Не следует ломать устоявшийся и оправдавший себя порядок". А ведь если б тогда произвели необходимые изменения (в те времена это было вполне осуществимо), возможно, удалось бы избежать многих кровавых конфликтов.

Генеральная направленность реформы была четко задана XIX партийной конференцией. Но когда дело дошло до конкретики, обнаружились расхождения. Первое касалось Съезда народных депутатов СССР. Нет сомнения, что идея эта была навеяна Лукьянову основательным знакомством с историей советской власти. Анатолий Иванович, мне кажется, воспринял ее первые институты в романтическом ореоле. Сами слова "Съезд Советов" звучали в его устах как музыка, гимн подлинно народной и пролетарской демократии. Он был так очарован этим продуктом революционного творчества, что не давал себе труда вслушаться в контраргументы. А они были. Съезды Советов с самого начала обнаружили неспособность выполнять функции высшего законодательного органа. Этот институт не смог противодействовать наступавшей единоличной диктатуре. С ним даже не пришлось расправляться как в свое время с Учредительным собранием преспокойненько ликвидировали росчерком пера и заменили парадным Верховным Советом.

Другое разногласие касалось самого Верховного Совета. По схеме, представленной Лукьяновым, он должен был состоять из двух громоздких, по численности (по 750 человек) равных палат, и каждой вменялось заниматься всем комплексом вопросов, выносимых на рассмотрение парламента. Иными словами, структура Верховного Совета сохранялась почти без изменений. В противовес этому я считал разумным не только не усложнять политическую систему громоздким Съездом народных депутатов, но и Верховный Совет учредить компактным, общей численностью до 500 человек, с традиционным для федераций делением на высшую (Совет республик) и низшую (Совет Союза) палаты.