Не обошла она и помощников Михаила Сергеевича. Месяца через два-три после его избрания главой государства Анатолия Черняева и меня официально "перепрофилировали" - из помощников генсека в помощники президента. На деле ничего не изменилось, приходилось выполнять поручения, касающиеся и партийных, и государственных дел.

Проблема "раздвоения личности" на политической почве не связана с нашей спецификой, в той или иной мере возникает всюду, где партийный лидер избирается главой государства или правительства, на другие посты. Регулируется она по-разному, в некоторых странах полагается на срок пребывания в государственной должности снять партийные полномочия. Но и в этом случае политический деятель обвиняется оппозицией в "партийных пристрастиях". Тут уж ничего не поделаешь.

В случае с Горбачевым дело обстояло куда серьезнее, потому что целью реформы была передача власти от всемогущей, монопольно правившей страной партии выборным представительным органам. Процесс этот был далек от перевала, после которого можно было счесть происшедшие изменения необратимыми. Больше того, тогда для реставрации прежнего режима не было даже необходимости прибегать к каким-то чрезвычайным средствам, вроде заговора или переворота, настолько сильна была семидесятилетняя традиция, настолько уверены в себе партийные комитеты, державшие в руках реальную власть на всех уровнях. Позиции партии были чуть потеснены в результате созыва съездов народных депутатов и начала работы нового Верховного Совета, формирования оппозиции. В этом смысле следующей по значению ставкой становилась судьба президентского кресла: будет глава государства, как все его предшественники после Октября 1917 года, править от имени КПСС или станет "президентом всех советских граждан".

В силу исключительной важности этого вопроса он обсуждался многократно. Несколько раз речь об этом заходила при подготовке XIX общепартийной конференции КПСС, но тогда сторонники ухода Горбачева с поста генсека и, как принято было говорить "на партъязе", его "сосредоточения" на высшей государственной должности, были в меньшинстве. Предстояла сложнейшая реформа, и не было никаких шансов осуществить ее, вручив жезл лидера КПСС другому лицу. Да и кому? Ни в Политбюро, ни на широком политическом горизонте не видно было человека, который был бы достаточно авторитетен, чтобы рассчитывать на избрание, и в то же время придерживался твердых реформаторских убеждений. Эти свойства ни в ком не соединялись, что, впрочем, наглядно показали выборы руководителя компартии России.

Был еще один, не менее существенный аргумент против спешки с решением этого вопроса. Планируемая передача власти Советам на местах приводила не то что в смущение, а в ужас могущественный корпус руководителей республиканских и областных партийных комитетов, составлявших большинство членов ЦК. Их надо было любым способом привлечь в союзники или хотя бы нейтрализовать. Ради этого и было предложено "рекомендовать" первых секретарей в председатели новых Советов. Сам Горбачев воспринимал это как способ "откупиться" от партийной элиты. Хорошо зная этих людей, он ценил многих из них как управленцев, не видел ничего плохого в том, что самые способные пересядут из партийного кресла в государственное, а слабые отсеются в ходе двойных выборов - сперва в Совет, затем в его председатели.

Об этом шел разговор на нескольких "кустовых" совещаниях с "первыми". Горбачев убеждал их в преимуществе изложенного варианта, не забывая успокоить тех, кто, не без оснований, сомневался, что будет избран: они могут продолжать работать в обкоме. Хотя, откровенно говоря, было не очень понятно, почему коммунисты должны оставлять у руля человека, отвергнутого избирателями? Опасения такого рода читались на лицах присутствующих, но весь фокус был в том, что никто не осмеливался в них признаться. Это ведь означало публично заявить о своей несостоятельности.

Поэтому в своих выступлениях секретари говорили больше о положении в области, на производстве, видах на урожай, настроениях людей, политической борьбе - то есть как было заведено на совещаниях такого рода. Но по угрюмому молчанию некоторых было видно: они сделали для себя вывод, что отныне предоставлены собственной судьбе и не могут больше рассчитывать на "поддержку ЦК". Под этим эвфемизмом подразумевалась пожизненная гарантия принадлежности к элите со всеми вытекающими отсюда преимуществами. Всякий, кого за те или иные качества привечал лидер, становился членом ЦК и, если не совершал уж очень серьезного проступка (в первую очередь - не давал повода усомниться в своей преданности вождю), мог спать спокойно: освободят от секретарства - пошлют послом, сделают министром или дадут какое-нибудь другое хлебное местечко с полным "джентльменским набором", в который входили приличный оклад, закрытая столовая, поликлиника, казенная дача, машина, просторный кабинет с персональным туалетом, аппараты правительственной связи - вертушка и ВЧ.

Как бы то ни было, проводя душеспасительные встречи, Горбачев связывал партийных боссов, и никто уже не мог открыто выступать на Пленуме против реформ. При этом генсек поступал как бы в согласии с принципом "партийного товарищества": сам я баллотируюсь в президенты и вам предоставляю такую же возможность на своем уровне. Все правильно, все справедливо.

Справедливо, но лишь с точки зрения все той же монополии КПСС на власть. Маневрируя в своих отношениях с коллегами по партии, Горбачев не слишком тогда считался с демократической оппозицией. Она, разумеется, подняла шум, что стране навязывают прежний режим в новой упаковке, политическая реформа свелась к еще большему сосредоточению власти. Раньше была хоть видимость ее разделения, а теперь первый секретарь и председатель - в одном лице. Не давали себе труда понять, что с помощью тактических маневров Горбачев сумел ослабить противодействие реформам со стороны консервативных элементов. Без этого августовский заговор произошел бы на год раньше и наверняка увенчался бы успехом. А еще за год до этого, как я уже говорил, и заговора не понадобилось бы, чтобы прихлопнуть перестройку и продолжить коммунистическое строительство.

Но представьте себе генерала, который ловко обвел противника вокруг пальца, поставил ему несколько ловушек и настолько увлекся тактической игрой, так вдохновился собственным хитроумием, что прозевал час, когда надо было переходить в наступление. Если взять пример из области спорта - это форвард, который изящными финтами обводит игроков соперничающей команды в центре поля, упуская выгодный момент прорваться к воротам и забить гол.

Дело в том, что реформы не имели никакого шанса увенчаться успехом без того, чтобы к руководству страной пришли новые люди. Каким бы отчаянным реформатором ни был сам президент, он, естественно, ничего не мог сделать в одиночку, без единомышленников, соратников, без им же избранных и назначенных руководителей на всех ответственных постах, своих сторонников во всех регионах. В целом - без партии. Но у Горбачева уже была своя партия, и он был слишком кровно с ней связан, чтобы бросить ее на произвол судьбы. Эта партия, ее руководство доверили ему роль лидера, и, сознавая свой долг перед ними, он намеревался не просто отбросить КПСС от власти, а перегруппировать ее ряды и подготовить к политической борьбе, в которой она могла бы подтвердить свое право управлять страной дальше - только уже на конституционной, легитимной основе.