Все это нужно лишь для того, чтобы с вернувшимися верными служанками, врачами посылать весточки Босуэллу, Хантлею, начальнику своей лейб-гвардии Эрскину. В назначенный день она приказывает Дарнлею собрать всех заговорщиков на пир по случаю всеобщего примирения. Ночью, обманув бдительных стражей, она через подземный ход покидает Холируд. За оградой замка ее ждет отряд гвардейцев во главе с Эрскином. Она садится на лошадь и всю ночь и половину дня мчится в седле, невзирая ни на какую беременность. К обеду она уже далеко от Эдинбурга в своем замке Данбар под надежной охраной. Она уже свободна.

На другой день Мария Стюарт разослала призывы во все концы страны, и вскоре под ее руку начало собираться преданное войско. В Данбар приехал с чувством выполненного долга и Генри Дарнлей.

Все закончилось на редкость бескровно. Тех заговорщиков, кто явился с повинной, королева простила. Те заговорщики, которым прощения не было, вроде Рутвена и Фодонсайда, сами все поняли и срочно бежали за границу. Заодно бежал и громовержец Джон Нокс, успевший с амвона проклясть и заклеймить "холирудскую блудницу" открытым текстом. Меррей вернулся на свой пост. В официально вывешенном манифесте Дарнлей был объявлен непричастным к заговору против королевы (именно против королевы, а не Риччо, что было подчеркнуто). Хотя вся Шотландия уже знала, что причастен.

Чаша весов снова немного качнулась в пользу Марии Стюарт. Она качнулась бы, наверное, больше, устрой она репрессии, прояви себя суровой и мстительной государыней, как требовали традиции эпохи. Но помешали два обстоятельства. Во-первых, Мария была благородной, действительно рыцарственной, некровожадной женщиной. А во-вторых, вскоре ей стало вообще ни до чего, потому что пришло святое для женщины время.

Мария переехала в Эдинбург, только не в Холируд, а в другой замок. Утром 9 июня 1566 года, ровно через три месяца после убийства Давида Риччо, салют из пушек в столице возвестил о рождении наследника шотландского и, по всей вероятности, английского престола. Здорового мальчика назвали самым популярным у Стюартов и вообще в Шотландии именем Джеймс (простонародная форма библейского имени Иаков). После первого кормления Мария встала, взяла ребенка, совершенно очевидно похожего на Генри Дарнлея, а не на смуглого Риччо, передала отцу и произнесла довольно зловещую фразу:

– Перед Богом свидетельствую, как на Страшном суде, что это твой сын и нет у него другого отца, кроме тебя! И всех присутствующих здесь мужчин и женщин призываю в свидетели, что это в такой мере твое дитя, что я боюсь, как бы ему не пришлось когда-нибудь пожалеть об этом.

Уже через три дня посол Джеймс Мелвилл принес весть о рождении будущего короля Шотландии Иакова VI и будущего короля Англии Иакова I в Лондон. Королева Елизавета снова была в ярости, простой, гложущей женщину изнутри, бессильной ярости:

– У королевы шотландской родился сын, а я... Я иссохший мертвый сук!

Впрочем, на крестины младенца Елизавета прислала огромную золотую купель. Крестины состоялись только 16 декабря 1566 года в замке Стирлинг, где младенец и остался на попечении мамок и дядек. С тех пор Мария Стюарт своего сына больше не видела.

* * *

Вскоре после рождения ребенка с Марией Стюарт начались какие-то странные изменения. Близкие все чаще находили ее молчаливой, задумчивой, рассеянной. Она забросила все государственные дела, за которые так толком и не успела приняться, забросила все планы по укреплению собственной власти, усмирению всегда готовых взбунтоваться баронов, планы по успокоению религиозной борьбы в стране. Она покончила с комедией восстановления добрых отношений с супругом, перед которым снова стали закрываться все двери. Иногда с уст двадцатичетырехлетней женщины срывалась фраза: "Хоть бы мне умереть!" Ей было ни до чего, она была погружена в свой внутренний мир.

А в этом мире бушевала страсть, и ее градус с каждым днем становился все выше. Мария влюбилась. В третий и последний раз. И эта страсть оказалась настолько сильной, что уже не созидала, а только разрушала. Предметом ее страсти стал бравый вояка Джеймс Хепберн граф Босуэлл. После возвращения Меррея, прекращения опалы на Мейтленда Босуэлл не потерял своих позиций, а, напротив, возвысился. В установившемся статус-кво Босуэлл занялся тем единственным, что умел, - военным делом. Он стал командующим наемными королевскими войсками и дворянским ополчением, то есть министром обороны.

Босуэлл - настоящий полковник и даже генерал. Ему тридцать лет, а за спиной уже десятки сражений. Его тело покрыто шрамами, но это, по счастью, не вредит здоровью, а только украшает мужчину. Он может без устали скакать на лошади, перерубить мечом летящую шелковую ленту, сплющить пальцами монету. У него за спиной множество дуэлей и множество побед над женщинами. Ни одного портрета Босуэлла не сохранилось. По свидетельству современников, он был некрасив. Но разве это для женщины важно, разве она любит глазами? Зато настоящий мужчина, что называется, мужик на все сто процентов.

При этом он сам, как настоящий ловелас, не влюбляется, любовные победы совершает легко, мимоходом. Как кондотьер, он послужил в разных странах Европы и везде успел оставить разбитые сердца и незаконнорожденных детей.

Мария Стюарт сначала имела в виду Босуэлла только как верного воина, который не струсит и не предаст, за которым как за каменной стеной. Она даже для поддержания реноме своего двора и смирения пыла этого бабника женила его на сестре своего сторонника лорда Хантлея.

Все началось, как это часто бывает с большой любовью, внезапно. В течение года, с лета 1566-го по лето следующего, Мария писала французские стихи, сонеты - историю своей любви, причем довольно откровенную. Это была вершина ее поэтического творчества. Позже эти стихи вместе с другими компрометирующими бумагами были найдены в серебряном ларце (между прочим, подарке Франциска II), брошенном Босуэллом при бегстве за границу, и немало послужили врагам Марии Стюарт. И начало своего романа она тоже отразила в стихах.