— Ну вот так надо и доложить, чтобы и Гастилович это понял. А поймет, то приказ отменит.

— Как вы ему доложите, если он не слушает?

— Ничего, послушает. Есть, товарищ полковник, такое понятие «телефонная война». Мы продумываем, что получится, если мы поступим по неразумному приказу. Затем звоним и докладываем, что мы уже действуем, и вот результаты наших действий. Да вот я, разрешите, сейчас продемонстрирую, как наш отряд пойдет на надолбы, в уме, конечно. Мы уже уверены, что УР есть. Что получится из атаки на машинах мы тоже знаем. Вот и доложим об этом так, как будто мы уже действуем. В этом лжи нет. Это проигрыш будущего на карте.

— Я взял трубку: «Полковника Шуба». Услышав его голос, я сказал: «Хочу дать информацию, товарищ полковник».

— Информацию, информацию, — запел он. — Люблю, когда информируют, не дожидаясь запросов. Давай, я приготовился.

— Передовой отряд мы сформировали, как было приказано командиром корпуса. Но мы немного прошляпили. Ну, понимаете, думали УР позади, прорван и без разведки прямо на машинах ахнули из Керешмезе. А тут, понимаете, надолбы. Даю ориентиры (и дал их). Нанесли? По надолбам идут и электризованные препятствия. Заработал орудийный полукапонир. Ориентирую, (снова дал ориентир). В общем две машины разбиты, горят: на электрозаграждениях осталось 12 человек. Остальные отошли, спешились, развернули артиллерию. Собрались наступать как положено в боевом порядке, но вот пришел командир дивизии и приказывает снова атаковать на машинах.

— Да он что? Идиот ваш командир дивизии? — Это уже голос Гастиловича. — А вы тоже соображаете? Генштабист. — Он, видимо, хотел добавить что-то к этому слову, но сдержался. — И вообще бросьте вы всякое наступление в лоб. Не с вашими силами прорывать долговременные укрепления: вам обход надо искать, а не людей гробить на проволоке электрической.

— Все понял. Можно это передать командиру дивизии?

— Да, передайте! И пусть он мне позвонит. Я ему мозги прочищу. Расскажу как в горах воевать.

Я передал Угрюмову весь разговор. Он удивленно смотрел на меня.

— Ну, и мастер ты, Петр Григорьевич (впервые назвал он меня по имени отчеству)…врать.

— Нет, я не врал. А разве меньше были бы потери, если бы Вы выполнили приказ Гастиловича. Я рассказал, как о былом, о том, что могло быть. С тех пор наши отношения потеплели, а со временем сложилась крепкая боевaя дружба. Меня к нему привлекала его прямота, откровенность и знание военного ремесла. Я подчеркиваю, именно ремесла, а не военного дела. Это был не теоретик и не командир широкого военного кругозора, а рядовой труженик войны. Я был просто поражен, увидев его впервые в банe.

Он был буквально весь в рубцах. Начав ратный труд в советско-финскую войну в должности командира батальона, был несколько раз ранен и удостоен звания Героя Советского Союза. Войну 1941-45 гг. начал командиром ополченской дивизии под Ленинградом. Затем судьба и ранения бросали его с одного фронта на другой.

Как правило, мы действовали в обход узлов сопротивления. Обходом был взят и долговременный узел обороны "Керешмезе», о котором говорилось выше. С помощью Юры Кандуш мы нанесли этот узел на крупномасштабную карту и отправили в корпус. На 12-ый день была получена разведсводка Генштаба, в которой была помещена копия этой карты с подписью: «Долговременный узел обороны „Керешмезе“ (по данным 8-ой с.д.)».

Наша дивизия очень долго готовилась к обходу этого узла. Дело усложнялось тем, что его левый фланг прикрывался полевыми войсками, а над правым (обходящим) флангом дивизии, с запада, нависала значительная группировка противника. Из-за нее мы перенесли немало тревог, вынуждены были несколько раз отдавать занятую территорию и терять орудия и другие материальные средства. Поэтому мы не могли искать обход удаляясь от узла на Запад. Пришлось обход совершать непосредственно по флангу узла, чтобы дивизия постоянно была в кулаке, чтобы ее обходящие и наступающие с фронта части находились в тесном взаимодействии. Но в этом случае задачу обхода надо было решать одновременно с наступлением против прикрывающих фланг узла горнострелковых войск венгров. И завязались многодневные бои. Численность нашей пехоты была значительно меньше. Чем-то эту слабость надо было компенсировать. Поискали и нашли способ втянуть в горы не только минометы и станковые пулеметы, но батальонную и полковую артиллерию. Дивизионная артиллерия училась выбирать огневые позиции в горной местности и вести огонь по горным целям, в том числе на предельных дистанциях.

Гастилович требовал обходить, ставил нам в пример 137 с.д., два полка которой по более трудной местности зашли уже далеко в тыл противника. Мы, честно говоря, не верили этому. Нам казалось, что если те полки действительно там, где их показывает корпус, то почему они не спускаются на шоссе и не отрезают группировку, перед которой мы топчемся. Я поставил этот вопрос начальнику штаба 137 дивизии. И по его ответу понял всю трагедию этих полков. Начальник штаба мне сказал:

— Внизу самоходки, а у нас только противотанковые гранаты и батальонные минометы… без мин — добавил он.

У нас же бои шли непрерывно. Мы постепенно теснили противника, но сбросить его с нашего пути обхода пока еще не могли. А Гастилович нажимал. Однажды, когда Шуба в очередной раз мотал из меня нервы, «разъясняя» и без того ясную истину — важность обходных действий в горах, я ему бросил:

— Ну, знаешь, в горах еще надо и помогать одному обходу другим. Нас противник не пускает в обход. А перед Васильевым противника нет. Пусть выходит на шоссе и создает угрозу тылу того противника, что против нас. Тогда мы и «рванем». А вы только на нас, а с Васильева не требуете.