Шрифт:
У Блеза туманилось в голове. Ему казалось, что он готовится к какой-то атаке. В стене брешь — но от неё мало толку. Слишком крутой подъем. И доспехи никогда не казались ему такими тяжелыми. А кроме того — где вся остальная рота? Не могут же они рассчитывать, что он удержит позицию в одиночку…
Послышался скрип колес — артиллерия на подходе. Какое счастье! Немного подождать, пока они ядрами расширят брешь…
Очнулся он на земле, в каком-то ещё более сильном бреду; голова его покоилась на чем-то мягком, и он смотрел в склонившееся над ним перевернутое лицо Анны Руссель.
В её голосе была странная нежность:
— Почему же вы не дождались там, где я вас оставила?
Как ни удивительно, он понял.
— Я думал, вы уехали, — пробормотал он. — Я пытался добраться до дороги.
— Уехала?.. Куда уехала?
— Наверное, в Макон…
— Но я же сказала вам, что поскакала за помощью. Мне показалось, вы поняли. Не помните? Я перевязала вам голову и взяла деньги для сохранности…
Он тупо уставился на нее:
— Нет. Не могу вспомнить…
Беспокойство в её голосе усилилось:
— Пресвятая дева! Вы уж простите, что я так долго. Эти добрые люди были в поле; а потом пока запрягли повозку…
Блез наконец заметил, что рядом с ним стоят два человека в потрепанных куртках. Они были более реальны, чем Анна с её перевернутым лицом.
— Почему вы вниз головой? — спросил он.
— Но я не вниз головой!
— Значит, это я… Или, может быть, мои глаза…
Подушка у него под головой шевельнулась.
— Ах, — пробормотал он, — вы так добры ко мне… Простите…
Она осторожно сдвинула его голову у себя на коленях.
— Скажите, как вы себя чувствуете? Вы ведь получили такой страшный удар…
Нет, это было невозможно — сказать ей, как он себя чувствует. Проще оказалось пошутить.
Он закрыл глаза.
— Да… Цена романтики.
На него снова надвинулась тьма, но теперь он её уже не боялся.
Глава 21
Прошли целые сутки, прежде чем Блез окончательно пришел в себя; об этом времени у него остались лишь смутные воспоминания. По каким-то признакам он понял, что находится в сарае, и нисколько не удивился, услышав, как жуют и похрустывают кормом животные где-то рядом. Он лежал на куче сена и видел, как пробивается дневной свет сквозь щели в плетеных стенах и соломенной крыше. До него долетал голос Анны, беседующей с кем-то из крестьян во дворе.
Главное состояло в том, что он снова мог нормально думать и чувствовал в голове лишь слабую боль. Это было такое неожиданное счастье, что какое-то время он просто наслаждался новым ощущением.
Он вспомнил некоторые мгновения из путаницы прошедших часов. Мягкость и осторожность, с какой Анна ухаживала за ним; её прохладную руку у себя на лбу; плеск воды в деревянном ведре, когда она с бесконечным терпением снова и снова меняла повязки. Он вспомнил её лицо в тусклом свете фонаря, полное сочувствия и тревоги.
И ещё память сохранила момент, когда болело просто невыносимо и она сидела, обняв его, и говорила какие-то английские слова, которых он не понимал, но звук их утешал и успокаивал.
И вот эту самую миледи Руссель он подозревал не только в том, что она его ограбила и бросила, но и в том, что она намеренно затеяла скачки, планируя несчастный случай, который дал бы ей возможность бежать!..
Голоса снаружи умолкли. Он услышал, как Анна легкой походкой входит в сарай. Через несколько секунд она, ступая на цыпочках, чтобы не потревожить его, показалась из-за кучи сена, увидела, что глаза его открыты, и уловила новое выражение на его лице.
— Мсье! — воскликнула она. — Слава Богу! Вы выглядите лучше.
— Я выздоровел, — ответил он, — спасибо Господу и вам!
Анна просияла.
— Клянусь Богом, — улыбнулась она, наклоняясь над ним и протягивая ему руки, — это самое радостное зрелище, какое я когда-либо видела. Нигде не болит? Вы уверены?
Он взял её руки:
— Совершенно уверен. Но какими словами мне благодарить вас за все!
— Вы хотите сказать — как мне перед вами оправдаться! Может быть, это излечит меня от привычки дразниться…