Они осторожно ступили на хрупкий мосток над бездонной серебряной рекой, и, не оглянувшись, пошли вперед. Другой берег встретил их ласковым прикосновением поднебесного ветра, ароматом диких трав, торжественным молчанием заповедной пущи. Они молча шли по влажному не скошенному лугу, приминая ногами уснувшие цветы, пока женщина не остановилась и не сказала:

– Здесь.

Мужчина сбросил пиджак и сорочку, расстелил их на высокой траве. Женщина расстегнула молнию на платье, и оно само спустилось к ее ногам. Ни суеты, ни торопливости не было в их движениях, спокойных и уверенных; и такой же безмерный покой был разлит в окружающем их мире, частью которого были мужчина и женщина. Словно творя некий обряд, они освободились от плена тряпок, и встали нагие друг против друга, как перед битвой. И стало видно, что годы придали им горького знания, но не состарили их и не убавили силы.

Лунный свет убрал морщины и следы усталости с лиц, посеребрил тела, и они стали схожими с античными статуями. Невыразимой женственностью веяло от белизны ее нежной кожи, округлых форм, широких бедер, высокой полной груди; а сила его широкоплечего, узкобедрого, мускулистого, с четко обозначенными мускулами тела напоминала о том, что каждый мужчина был задуман как воин. И одинокая дева луна, вдоволь налюбовавшись на них, скрыла свой лик за темной облачной вуалью, ибо самое сокровенное в жизни человека не требует свидетелей.

Она подняла руки, вынула шпильки из тяжелого узла, и длинные темные волосы рассыпались по плечам, скрывая ее наготу. Он шагнул к ней и поднял ее на руки.

– Не довелось после свадьбы, хоть теперь поношу на руках...

Мягко положив ее на пиджак и рубаху, он встал рядом с ней на колени, точно желая еще мгновение полюбоваться своей ненаглядной. Она не торопила его, смотрела и улыбалась. Через миг он приник губами к ее лону, вдохнул клубничный аромат ее кожи, вздрогнул - горячая волна прошла через него - и начал целовать ее, все выше, выше, осыпая горячими, задыхающимися поцелуями ее белые груди, плечи, шею, лицо... Она обняла его голову, прижала к себе, потом привстала.

– Постой, дай и мне тебя поласкать...

Она начала целовать его плечи - именно этого ей давно хотелось!
– гладя его руками по спине, чувствуя на своем лице его дыхание. Невыразимая нежность переполняла их, но бродившая в их крови страсть не дала нежности излиться до конца: слишком долго они ждали, слишком поздно пришла к ним их первая ночь! И, не доласкав друг друга, мужчина и женщина снова оказались лицом к лицу.

Все зримые и невидимые стены, что так безмерно и безбожно разделяют людей в обыденной жизни, исчезли, и осталась истина: мужчина и женщина, вдвоем в июльской ночи, посреди огромного поля некошеных трав, готовящихся бросить в теплую землю свои семена. Высоко в небе сиял Млечный путь; но они не видели его, мчась к своим звездам все быстрее, стремясь все неудержимее к той вершине, рядом с которой тускнеют любые другие радости. Им не то что не бывало раньше так хорошо; и она, и даже он не знали, что такое возможно.

И наконец звездное небо обрушилось на них и оглушило на мгновение; и влажного ночного воздуха не хватило, чтобы вдохнуть. Истомленные, они долго лежали молча: он на спине, она - рядом, положив голову ему на грудь. С высоких трав, вздымавшихся вокруг, медленными каплями спадала медвяная июльская роса, охлаждая их разгоряченные тела. Он первым заметил это, склонился и выпил каплю ночной влаги с ее груди.

– Не угомонился? Мало тебе?

– Мало, - сознался он.
– Всю ночь до зари б тебя миловал, не давал бы ни на миг передохнуть...

– Да ты как молодой, - улыбнулась она.

– Я и есть молодой. Если не те года считать, что в паспорте, а те, что я счастлив был, так я, почитай, и не жил еще!

– Я не о том... Сила у тебя, как у бы...
– она вдруг смутилась и не договорила.

– Для тебя берег.

– Ври больше. Небось, на заработках ни одной бабы не пропускал.

Он промолчал, но она не желала отступать.

– Ну скажи, много ведь было баб у тебя?

– Много. Но знаешь как: баб может быть много, а любовь - одна.

– И та чужая жена...

В метрах двух от них внезапно вспорхнула небольшая птица, и оба вздрогнули. Птаха издала пронзительную трель, и где-то на другом конце поля ей откликнулась товарка.

– Птицы проснулись, скоро светать начнет.

– Вот и кончилась наша ноченька... Спасибо тебе за нее.

– Что ж дальше?

– А ничего.

– Как ничего?

– Будем жить, как жили. Я только одного хочу: понести от тебя. Я все Бога молила, чтоб удалось тебе в эту ночь.

– И что?

– Если повезет, будет у меня сын.

– Почему сын?

– Потому что от тебя одни мужики рождаются. Троих сделал, и четвертый должен получиться.

Она приподнялась, взглянула в его глаза, и увидела в неясном свете звезд, что лицо его серьезное, без улыбки, и напряженное, как у человека, преодолевающего внутреннюю боль.

– Что, милый?

– А если уехать? Бросить все?

– Поздно, милый. Раньше надо было.

– Когда?

– Когда я девчонкой в черном платье всю ночь не спала и ревела: на все село играла музыка, на все село гуляла твоя свадьба...