Пошел, расстроенный, в дом, а там оказалось, что Веруся вчера еще яблоко сорвала и съела. Правда, с бабушкой поделилась.

Что же делать в Преображение, в Яблочный-то Спас, без яблок? Поехали мы с Верусей на рынок. В двенадцать лет я тоже очень любил ходить на рынок, толкаться между взрослыми и разглядывать все вокруг.

Приехали мы на автобусе к рынку, а он закрыт по случаю понедельника. Но вдоль забора народ стоит с корзинами, мешками, коробками, сумками, ящиками, ведрами. Вот ведра-то нам и нужны. В них - яблоки.

– Возьми мои! Гляди, какие заманчивые!
– расхваливал свой товар дедок в белой тряпичной шляпе - в такой в середине прошлого века ездили в Сочи или в Гагры. Дедок от рекламного усердия перебрасывал яблоко с руки на руку, а потом вдруг отгрыз сразу половину. Яблоко хрустнуло, семечки брызнули во все стороны.

– Во хрупнул!
– возмутилась тетушка с крыжовником и стала отряхиваться.
– Некультурный какой!

– Ну и зубы у тебя, дед! Мне бы такие!
– восхитился турист в шортах и купил у дедка яблоки вместе с ведром.

А рядом все галдели, подталкивали нас, и мы никак не могли сосредоточиться.

– Грушовка! Карамельная, во рту тает!

– На-тка, попробуй бабушкину скороспелку!

– Антоновское! В стружках до весны пролежит!

– Штрифелек - сердце ёк!

– Винты-саморезы! Шурупы! Болты!
– не к месту басил заляпанный краской лысый мужичок.

– Ржавый твой товар! Молчал бы!
– завелась тетушка с крыжовником.

У нас голова совсем кругом пошла и даже поехала. В конце концов я выглядел яблоки - красненькие, мелкие, подешевле, а Веруся - зеленые и крупные. Купили немного тех и других.

Когда мы выбирались из яблочных рядов, кто-то неподалеку чертыхнулся, кто-то охнул, и некоторые люди почему-то пошли вприсядку.

Оказывается, одна бабушка выдвинула свое ведро поближе к дороге, чтобы повиднее был ее товар, позаметнее, а торопливый прохожий не приметил ведра и запнулся.

Поверженное ведро грохнуло и затихло, а яблоки бросились врассыпную. Все принялись ловить убегающие яблоки и отдавать бабушке, примечая, какие это славные яблоки, хоть и падалица, - румяные, сладкобокие. Бабушка кланялась, обтирала яблоки от пыли и ворчала на них ласково: "Сорванцы мои куда-то побегли..."

Мы подумали и решили в утешение старушке и у нее купить яблок.

– Полкило отсыпьте, - попросил я.

Старушка благодарно так на нас посмотрела, взялась за весы-безмен, да тут же и отложила их:

– Так берите, так, милые...

И стала перекладывать самые крупные яблоки к нам в сумку.

– Как же так - без веса?
– Я растерялся и не сразу притянул сумку к себе. Полкило старушка уже успела накидать нам.

– Спасибо вам, детки.

– А деньги-то, деньги?
– Я пытался всучить в ладошку бабушки приготовленную десятку, но бабушкина ладошка ловко уворачивалась.

– Вот как придете домой, сядете на крылечке-то, на ступёнышках, с моими яблоками, и душа заиграет! Скушаете за мое здоровье, и больше ничего не надо.
– Старушка решительно отвела мою руку.

Нас вынесло из яблочных рядов на улицу, где в пыльных колдобинах переваливался автобус.

– Неудобно как-то получилось, - сказала Веруся совсем как взрослая, - с тобой всегда какие-то истории происходят.

Пришли к церкви, а там народу!
– как просыпавшихся яблок. И все с мешочками, авоськами и корзинками.

Когда батюшка, весь белый, вышел на крыльцо, все бросились к нему, и оказалось, что в кошелках и корзинках не только яблоки, но и груши, персики, бананы, даже виноград. Все стали тянуть эти фрукты к батюшке, а он будто отмахивался от них кропилом, святил изо всех сил. Брызги святой воды долетали и до нас с Верусей. Когда народ стал слишком напирать на батюшку, он выхватил у мальчика-служки серебряную чашу и окатил святой водой самые горячие головы. От неожиданности горячие головы вразумились и утихли.

Мы спрятали свои умытые яблоки и понесли их домой.

Вечером мы ели яблоки на скамейке в саду. Все были вкусными, но самыми вкусными были старушкины сорванцы.

НЕНАПИСАННЫЙ РАССКАЗ О ЛЮБВИ

Мы оба молчали от полноты сердца.

А. С. Пушкин, "Капитанская дочка".

За окном шел снег, а мне вдруг вспомнилось лето.

Так часто бывает - когда на дворе зима, вспоминаются самые блаженные летние дни. И обычно - далекие-далекие. Когда тебе двенадцать или тринадцать лет, а может, и того меньше. Когда ты влюблен первый раз, и так сильно, до немоты и дрожи, что ничего другого нет в сердце и ты ничем другим заняться не можешь, как только быть влюбленным. То есть можно только собирать на пустырях цветы, приносить к порогу, искать встречи, придумывать клятвы, заглядываться вечером на одно окно, ходить по карнизу, стоять под дождем, петь песни на языке, которого не знаешь, - например, на итальянском...