Перехватив левой рукой ручку управления, помахал ему правой: "Все будет хорошо, дружище!"

Впереди и слева от меня - пара Степана Карнача. Когда Степан ведущий группы, чувствуешь себя необычайно уверенно. Спокойный, выдержанный, расчетливый, он ничего не делает сгоряча. И даже на первый взгляд ничем не оправданные решения комэска всегда имеют точный расчет, верную оценку обстановки.

Когда я пришел в полк, капитан Карнач был уже настоящим воздушным бойцом. Никогда не забыть мне первый боевой вылет с ним в паре - ведомым.

Второго января 1942 года, в самый разгар керченско-феодосийского десанта, мы перелетели на аэродром 247-го истребительного авиационного полка, куда я был назначен комиссаром эскадрильи. Своего нового комэска нашел на стоянке. Доложил о прибытии. Тот, ни слова не говоря, очень серьезно начал осматривать мой реглан. Стало даже немного не по себе. Чего, думаю, он в нем нашел? Реглан как реглан. Ну, потертый. Так я его с тридцать девятого года ношу, после выпуска из летной школы - срок! А капитан только что вокруг не ходит да не приседает около моего реглана - прищурился в смотрит. Ну на лицо бы посмотрел, на петлицы. Я тоже в звании - лейтенант. А он все на реглан!

Но вот командиру, кажется, надоело рассматривать его. Натягивая шлем, он улыбнулся:

–  Ведомым со мной, сейчас.

Увидев мою растерянность, уже серьезно:

–  Да, сейчас... Мой ранен. Вот самолет, - показал капитан на стоящий рядом "як" и, то ли спрашивая, то ли утверждая, произнес:

–  Летим, не боитесь?

Истребитель Як-1 я освоил одним из первых в Военно-Воздушных Силах в сороковом году на подмосковном аэродроме Кубинка. Тогда авиация только начала получать этот скоростной, маневренный, с мощным вооружением самолет. И что греха таить, мы, летчики тех групп, очень гордились, что первыми освоили грозную машину.

А кроме того, после возвращения в часть, в Закавказский военный округ, мне доверили переучивать на новый истребитель не только летчиков полка, но и командующего ВВС округа генерал-лейтенанта авиации Н. Э. Глушенкова. Не знаю, право, как я выглядел в роли инструктора, но после самостоятельного вылета генерал подарил: мне серебряный портсигар. Он и сейчас, кстати, лежал в правом кармане реглана.

Этого, понятно, я командиру не сказал. Ответил четко:

–  Летим, товарищ капитан!

–  Вот и хорошо! - И комэска коротко поставил задачу: - Идем на разведку. От меня не отрываться. Все делать, как я.

Настолько я был ошарашен таким приемом, что даже не успел удивиться: как командир-фронтовик, не зная летчика, не проверив его в воздухе, взял ведомым, своим щитом на выполнение боевого задания? Такой вопрос я задал Карначу уже потом, когда стали мы с ним настоящими боевыми друзьями. Ответил он, как всегда, с улыбкой, полушутливо:

–  А я твою летную биографию по реглану прочитал. На полах потерто. На танцах реглан не протрешь. Значит, не раз надевал парашютные лямки. Воротник тоже потерт. О чем это говорит? Во-первых, о том, что поднимал ты его, от высотного ветерка закрываясь. Значит, летал не только на "яке", в закрытой кабине, а и на "ишачке", кабина которого всем ветрам открыта. А этот аэроплан позволяет летать только настоящим летчикам. Во-вторых, потертость говорит, что в полете шеей крутить и можешь и умеешь. А это в бою главное: крутишь головой, если, конечно, у головы есть глаза и агрегат для мышления, значит, первым увидишь противника. Увидел первым - победил... И вообще, реглан может многое рассказать о своем хозяине. Если хочешь, я по твоему реглану понял, что ты женат, но давно не видел жену. Как? Ничего удивительного нет. Все пуговицы пришиты коричневыми, под цвет кожи, нитками. На новом, когда тебе его выдали, если обратил внимание, они были пришиты черными. Подобрать нитки и колоть пальцы, прошивая кожу, может только любящая, заботливая жена. Почему долго не видел ее? Это совсем просто. Одна пуговица, вот она - скоро оторвется опять, пришита небрежно и черными нитками. Сам пришивал... Вот, думаю, и возьму этого сокола с ходу в бой, проверю, не с чужого ли, хотя и богатырского, плеча реглан на нем... Ну а если серьезно, то сам вспомни - тяжелые времена были. Летчиков не хватало...

Да, полку трудно было. Полгода, с самого начала войны, отступая от границы, часть непрерывно вела тяжелые бои практически без пополнения. Все меньше и меньше оставалось самолетов. Большие потери среди летного состава. Уже при мне на Керченском полуострове погибло немало замечательных летчиков. Временами в полку было по четыре-пять самолетов и пилотов, способных подняться в воздух и бороться с противником. Совсем недавно, в марте, на наших глазах погиб первый командир полка майор Михаил Андреевич Федосеев.

Михаила Андреевича хорошо знали не только у нас. На его боевом счету было уже семнадцать самолетов противника, несколько из них он сбил в небе республиканской Испании. Еще до войны подвиги замечательного летчика были отмечены орденом Ленина.

В тот день майор Федосеев поднял в воздух почти все свои наличные силы: две пары истребителей. Командиром группы и ведущим первой пары был Степан Карнач, ведомым - Алексей Шмырев. Вторую вел я. После взлета Алексей Шмырев стал отставать. Передал, что не убирается правая нога шасси. Вскоре он возвратился на аэродром. В это время на нас навалилась шестерка "мессеров". Завязался упорный бой. Майор Федосеев по радиопереговорам сразу понял, что нам тяжело. Как только Шмырев приземлился, командир полка вскочил в кабину истребителя и пошел в воздух. Он был уверен, что с его опытом и мастерством можно вести бой даже на неисправной машине.

Нам он помог. Пара "мессершмиттов" бросилась в его сторону. Тогда Степан Карнач, которого мы прикрывали с Виктором Головко, меткой очередью свалил одного фашиста. Теперь ясно - нужно выручать командира, но сразу из боя выйти невозможно. Тут подбили и мой самолет. Очередь попала в мотор, перебила маслопроводы. Горячее масло заливало фонарь, прорывалось в кабину, обжигало лицо, руки. Мотор заклинило. Пришлось идти на вынужденную посадку. Посадил самолет на своей территории, но совсем рядом с передним краем. Бойцы из окопов криком предупредили, чтобы не выходил из кабины. Оказалось, что я - на минном поле и только чудом не подорвался. Вскоре подошли саперы и сделали проход, по которому вывели меня, а потом, под прикрытием темноты, вывезли самолет.