1 декабря Гальдер сделал в своем дневнике запись об освобождении Рундштедта от должности командующего группой армий "Юг" и назначении на этот пост Рейхенау, командовавшего 6-й армией, которая воевала во Франции, а затем пережила тяжелые дни, сражаясь к северу от танковых дивизий Клейста, отступавших от Ростова. "...Позвонил по телефону фон Рейхенау, - пишет Гальдер.
– Просил дать ему разрешение на отход сегодня ночью на позиции по Миусу. Фюрер разрешил. Итак, теперь мы находимся там, где должны были находиться вчера. В жертву принесены время и силы, кроме того, потерян Рундштедт".

"Состояние здоровья главкома, - добавил Гальдер, - из-за постоянного нервного напряжения опять вызывает беспокойство". (В дневнике Гальдера имеется запись от 10 ноября о том, что получено сообщение о тяжелом сердечном приступе у главкома.) - Прим. авт.}.

Эта мания издалека отдавать войскам приказы удержаться на рубеже, несмотря ни на какие тяжелейшие условия, возможно, спасла немецкую армию от полного развала под сокрушительными ударами, которые ждали ее впереди. Хотя многие генералы оспаривают, но именно это привело немецкую армию к Сталинграду и другим катастрофическим поражениям, что помогло решить судьбу Гитлера.

Сильные снегопады и морозы в ту зиму начались в России рано. Гудериан зафиксировал первый снег в ночь на 7 октября, как раз когда возобновилось наступление на Москву. Это побудило его вновь запросить вышестоящий штаб о зимней одежде, особенно об утепленной обуви и шерстяных носках. 12 октября снегопад все еще продолжался. 3 ноября ударили морозы, температура заметно понизилась. 7 ноября Гудериан уже докладывал о "случаях серьезного обморожения" в частях, а 13-го о том, что температура упала до минус восьми градусов мороза по Фаренгейту и отсутствие зимней одежды "сказывается все сильнее".

"Лед начинает причинять много неприятностей, - писал Гудериан, поскольку шипы для танковых тягачей еще не поступили. Холод сделал бесполезными телескопические прицелы. Для того чтобы запустить двигатели танков, приходится разводить костер под ними. Иногда в баках замерзает топливо, а смазка затвердевает... Каждый полк (из 112-й пехотной дивизии) уже потерял около 500 человек в результате обморожений. Из-за морозов пулеметы отказывают, а наши 37-мм противотанковые орудия оказались малоэффективными против (русского) танка Т-34...

В результате распространилась паника. Это был первый случай за всю русскую кампанию, когда морозы привели к таким последствиям, что явилось предостережением: боеспособность нашей пехоты на пределе".

И не только пехоты. 21 ноября Гальдер отметил в своем дневнике, что Гудериан доложил по телефону, что "его войска выдохлись". Этот стойкий, решительный танковый командир признает, что в тот самый день решил поехать к командующему группой армий "Центр" Боку и добиться изменения отданного им приказа, поскольку "не уверен в возможности его выполнения". Он пребывал в состоянии глубокой депрессии, когда писал:

"Ледяной холод, укрытий нет, нехватка теплой одежды, тяжелые потери среди личного состава и боевой техники, из рук вон плохое снабжение горючим - все это превращает обязанности командира в жалкие хлопоты, и чем дольше продолжается такое положение, тем сильнее давит неимоверная ответственность, которую на меня возложили".

Ретроспективно Гудериан добавил:

"Только тот, кто сам видел бескрайнее пространство русских снегов в ту зиму и наше бедственное положение и почувствовал на себе неистовствовавший ледяной ветер, заметающий все пути; кто час за часом преодолевал просторы ничейной земли, чтобы в конце концов отыскать жалкое прибежище, в котором укрывались скверно одетые, полуголодные солдаты; кто мог сравнить их с хорошо накормленными, тепло одетыми, крепкими сибиряками, полностью оснащенными для ведения боев в зимних условиях... способен по-настоящему судить о событиях, которые потом произошли".

Теперь пора изложить вкратце события тех дней. При этом нельзя не подчеркнуть одно обстоятельство: сколь ужасной ни была русская зима и сколь ни бесспорно, что советские войска оказались лучше подготовлены к ней, чем немцы, фактором, определившим исход сражения, явилась не погода, а ожесточенное сопротивление советских войск, их неукротимая воля не сдаваться. Это подтверждается дневниковыми записями Гальдера и донесениями командующих с фронтов, в которых постоянно находит отражение изумление перед решимостью и ожесточенностью русских атак и контратак и отчаяние по поводу немецких неудач и понесенных потерь. Нацистские генералы не могли понять, почему русские, несмотря на откровенно тиранический режим и катастрофические последствия первых немецких ударов, выстояли, не потерпели полного краха, подобно французам и многим другим народам и государствам, которые разваливались от ударов менее мощных.

"С удивлением и разочарованием, - пишет Блюментрит, - мы обнаружили в конце октября - начале ноября, что разгромленные русские, очевидно, совершенно не осознают, что как военная сила они почти перестали существовать". Гудериан рассказывал о старом отставном царском генерале, которого он встретил по дороге на Москву, в Орле.

"Если бы вы пришли двадцать лет назад, - говорил генерал Гудериану, мы бы вас встречали с распростертыми объятиями. Но теперь слишком поздно. Мы только что начали вставать на ноги, и тут появляетесь вы и отбрасываете нас на двадцать лет назад, так что нам снова придется начинать все сначала. Теперь мы сражаемся за Россию, а в этом деле мы все едины".