У Симплициссимуса более глубокая и более здоровая социальная основа, чем у деклассированного испанского пикаро. Впервые герой, вышедший из недр плутовского романа, захватывает мир крестьян, с которым редко, неохотно и без всякого сочувствия сталкивается пикаро. Эта связь с «мужиком» и в романе Гриммельсгаузена несколько условна, но именно своему батьке обязан Симплициссимус первыми представлениями о жизни, которые накладывают отпечаток на его последующее отношение к ней. Симплициссимус воспитан крестьянской средой, хотя и не принадлежит ей целиком.

Еще в 1913 г. Фриц Штернберг писал, что Симплициссимусу чужд дух бродяжничества, который гонит беспокойного пикаро с места на место [197] . Его толкают на приключения грозные события войны, добравшиеся до затерянной в глухом лесу «усадьбы» его батьки, а потом и хижины отшельника. Но и в дальнейшем, даже в разгар своего успеха, он не ищет приключений, а попадает в них. При всей своей энергии и изворотливости Симплициссимус удивительно пассивен и выручает его из беды чаще всего другой случай (IV, 12). Даже в галантные приключения в Париже он втягивается не по своей инициативе. Недобровольное существование в роли пикаро имеет глубокий социальный смысл. Симплициссимус в своей основе не бродяга и не искатель приключений, а оторванный войной, согнанный с места труженик. Это крестьянин или горожанин, обыкновенный человек, который не забыл ни приверженности к труду, ни былых заветов и наставлений о пагубности праздной жизни и тунеядства. Он учится всему, чему только можно, охотится за знаниями и в конце жизни на необитаемом острове говорит, что «человек должен трудиться, как птица летать». Эта существенная черта личности Симплициссимуса уже не свойственна пикаро.

Симплициссимус на протяжении всего романа видит изнанку жизни. Она обманывает его и не только в юности, но и когда он повзрослел и уразумел многое. Но стоит ему лишь чуть довериться ей, предаться иллюзиям, как его подстерегает циничный подвох. Полный печали, только что простившись с отшедшим в вечность Херцбрудером, Симплициссимус ищет успокоения наедине с природой, слушает пение соловьев и настраивается на лирический лад. Он встречает невинную поселянку, которая ловко дурачит его, невзирая на весь накопленный им житейский опыт. Но Симплициссимус не становится циником и не теряет веры в жизнь, людей, торжество справедливости. Он всюду ищет добро и правду, только удивляется, что так редко ему удается их повстречать.

«Недобровольность» приключений Симплициссимуса придает им неожиданность и фантастичность. Он с легкостью попадает на шабаш ведьм и подводное царство сильфов и в различных видениях свободно принимает на себя сатирико-аллегорический материал.

Странствование и приключения пикаро открывают возможность панорамного изображения жизни, проходящей перед его глазами. Но пикаро не задумывается о характере общественных отношений и устройстве общества. Он довольно равнодушен к тяготам и страданиям людей и даже не прочь построить на нем свое благополучие. Совсем иначе в «Симплициссимусе», где, по справедливому замечанию Б. И. Пуришева, «эпос больших дорог превращается в летопись всенародных бедствий, порожденных эгоизмом господствующих сословий» [198] . Сила Симплициссимуса, как Фауста и Дон Кихота, в его многозначимости и в то же время цельности. При всей конкретно-исторической и социальной обусловленности этих образов они лишены мелочной прикрепленности к жизни, не так тесно и непоправимо связаны со своей средой, как герои психологических романов XIX в. Они менее локальны, чем последние, и потому выходят за временные, а то и национальные рамки. Ближе всего Симплициссимус к Дон Кихоту. Дон Кихот – «рыцарь печального образа», «Симплициссимус – шут, который, „смеясь, говорит правду“. Но оба они проходят через мир, как странники, взыскующие добра и недоумевающие перед злом мира. Был и в жизни Симплициссимуса период, когда он был маленьким Дон Кихотом. И у него были свои ветряные мельницы, когда он стал пажом в Ганау, и он пытался усовестить и образумить несправедливый мир. И также стал всеобщим посмешищем. Тот и другой немедленно расплачиваются за свои представления о мире, не соответствующие реальной действительности. Симплициссимус, сталкиваясь с миром, набирается ума. Дон Кихот остается во власти иллюзий. Дон Кихот смело и безрассудно кидается на ветряные мельницы, Симплициссимус хочет распознать их устройство, а то и обратить себе на пользу. Дон Кихота сжигает внутренний жар. Он обращен к самому себе, находится во власти своих внутренних помыслов. Взор Симплициссимуса устремлен в окружающий мир, он отлично подмечает его слабости и недостатки и сам предается им. Дон Кихот неподкупен и не идет ни на какие сделки со своей совестью. Симплициссимус не прочь поладить с людьми на путях компромисса. Дон Кихот импульсивен. Симплициссимус непосредствен, но умеет выждать и соблюсти осторожность. Он легко обретает чувство реальности. Дон Кихот умирает прозревшим. Симплициссимус редко заблуждается в своем положении, но и он по-своему уходит из мира, полного зла и несправедливости. Дон Кихот устало складывает оружие. Симплициус, даже став отшельником, полон неукротимой энергии и жажды деятельности. Дон Кихота морочат и потешаются над ним. Симплициссимус сам всех водит за нос и при первой возможности казнит мир под личиной шута. Но оба они чисты сердцем. И хотели утвердить на земле справедливость!

Симплициссимус сродни и Санчо Пансе. Санчо, связав свою судьбу с Дон Кихотом, тоже становится недобровольным пикаро. Он простодушен и не лишен здравого смысла и некоторого лукавства. Согласившись наложить на себя епитимью, чтобы расколдовать Дульцинею, Санчо, вместо того чтобы принять пять тысяч ударов плетью, не пошел дальше пяти шлепков. Он доверчив и вместе с тем хитер, плутоват и сердечен. Но, конечно, не только в этих частных чертах характера следует искать его сходство с Симплициссимусом. Важна их общая народная основа и та антифеодальная настроенность, которая врывается в оба романа. Став губернатором, Санчо, простодушно разыгрывая роль, смысл которой он так до конца и не уяснил, восклицает: «Мне сдается, что на нашем острове донов куда больше, чем камней, ну да ладно, господь меня разумеет, и если только мне удастся погубернаторствовать хоть несколько дней, я всех этих донов повыведу: коли их тут такая гибель, то они, уж верно, надоели всем хуже комаров» (Дон Кихот, т. II, гл. 45).

«Мудрые решения», которые выносит Санчо-губернатор, такого же свойства, как «остроумные ответы» Симплициссимуса. Их шванковая природа несомненна. И Санчо Панса и Дон Кихот движутся в сфере «готовых форм» и ситуаций. На них «нанизаны» привычные новеллистические мотивы. Они проходят через цепи эпизодов, число которых можно было бы умножить. В роман Сервантеса включены несколько вставных новелл (например, Повесть о безрассудно-любопытном, т. 1, гл. XXXIII – XXXIV; История пленника, т. 1, гл. XXXIX – XLI), пасторали, шванки, различный книжный материал. Однако, кажется, еще никому не приходило в голову объявить Дон Кихота и Санчо Панса только «фигурами» выполняющими определенную конструктивную функцию, и не увидеть в них ни личности, ни характера, ни художественного обобщения. И Дон Кихот и Санчо Панса не разработаны в индивидуально-психологическом плане и не «развиваются» на протяжении всего романа. Их характеры даны готовыми. Мерки «образовательного романа» к ним еще меньше применимы, чем к «Симплициссимусу». Характеры их еще меньше подвержены изменчивости и колебаниям. «Просветление», которое приходит к Дон Кихоту перед смертью, – результат не развития и даже не постепенного познания, а внезапного озарения. О Санчо Пансе, правда, сообщается, что он, постранствовав с Дон Кихотом, набрался ума-разума. Но это – опыт пикаро. Санчо, повидав свет, настолько понаторел во всем, что под конец даже пускается в рассуждения о литературе, но это порождает лишь комический эффект. Однако ни о каком «развитии» личности Санчо Пансы говорить не приходится даже в том смысле, что он «созрел» до поста губернатора фантастического острова.

Симплициус Симплициссимус – такая же личность и такой же характер, как Дон Кихот, Санчо Панса и другие герои литературы XVI – XVII вв., ставшие «вечными спутниками» человечества. И он осознает себя как личность. «Не будь я истый Симплициссимус!» – восклицает он, указывая на своеобразие своей натуры. Его литературный наряд сшит из лоскутов, как и подобает шутовскому наряду. Но это пестроцветное платье плотно пристало к нему и слилось с его обликом. «Ба! Да это комендантов Теля из Ганау», – сразу признали его в Магдебурге (II, 19). Симплициссимус – это человек из народа, кровно с ним связанный и отражающий народное понимание вещей. Он не только личность, но и точка зрения на мир. В романе показано не столько развитие, сколько рождение личности. В нем прежде всего раскрывается не поступательное «развитие» героя, а его стремление обрести индивидуальность. «Симплициссимус» потому и сложился как большая форма, что назрела проблема личности, ее положения и развития в условиях нарастающего кризиса феодального общества. Новые подымающиеся социальные слои только нащупывали для этого средства. Не став «романом развития», «Симплициссимус» не раздробился в индивидуально-психологическом анализе. Он очерчен резкими контурами, подан крупным планом. Эго не портрет маслом, а фигура с витража или мозаики.

«Симплициссимус» сложился в результате столкновения и взаимодействия различных литературных традиций. В его образовании принимала участие вся совокупность повествовательных жанров его времени. Самую основу романа, его глубинный слой питала простонародная литература – шванки, незатейливые повести и рассказы для календарей, сказки, предания и легенды, побывальщины и другие «малые жанры» низовой литературы и фольклора. Затем уже следуют «народные книги», плутовской роман и высокая проза барокко.