Естественно, всегда все симпатии зрителей и читателей на стороне победителя, избавителя от урода к тому же. Красавцу Тесею сойдут с рук все последующие выкрутасы, насилия и убийства. Он чуть ли не станет при жизни "Отцом народов", древнегреческим Сталиным, только что не умрет-таки в своей постели, но удостоится, в конце концов, торжественного переноса костей, святилища, маленького мавзолея. Но шанс стать всемирным спасителем от него все-таки ускользнет.

Таким образом, принесение Минотавра в жертву оказалось бессмысленным. И его кровь не очистила мир, не принесла желанного избавления от всеобщей несправедливости, не утвердила повсесердно постулаты добра. Как высказался поэт: "Дело прочно, когда под ним струится кровь!" Так это было непонятно в далеком детстве.

Что ж и мне нечего строить из себя жертву, сетовать на козни Кроликова и Калькевича, новоявленных Розенкранца с Гильдерстерном, они-то, небось, тоже мнят себя невинными агнцами, жертвами рока, хватаются за сердце, отрастив жвала и когти покруче, чем у Минотавра.

Сходи-ка, дружок, на корриду, в крайнем случае, на регби, футбол или хоккей. Кому тавробол, а кому футбол или баскетбол. И пережив эмоциональный катарсис, изгони первобытный стресс. Как и советовал дедушка Фрейд. Меньше будут сниться всякие пакости и мерзости, а если помните, сны - лабиринты проснувшегося подсознания.

Мрак. Стук. Шорох. Мрак.

И так - до очередного пробуждения.

ДИВЕРТИСМЕНТ

Тесей и Минотавр - вот достойная тема для самого изысканного балета. Чем черт не шутит, может уже таковой и имеется. Либретто давно написано, актуальная сценография готова, декорации и малевать не надо: в Греции, как говорится, всё есть.

Впрочем, псевдоаристократы духа и здесь ухмыльнутся, дескать, Миша, не говори красиво, а тем паче серьезно, умствование вредит очарованию. Движениями танцовщика призвано руководить скорее безрассудство, нежели разум.

Не говори, а сделай нам красиво. Хотя бы пируэт. Ведь мы желаем смеяться во время балетов, разговаривать во время трагедий и болтать о галантных свиданиях, автомашинах и ужинах с дамами, присутствуя на комедии. Тем более, когда все почти обзавелись мобильниками.

Так точно, милостивые судари и сударыни. Чувствительность каждого зрителя подвергается со стороны любого представления воздействию, сила которого прямо пропорциональна способности данного зрителя испытывать волнение. Эмоциональность, скажем, поэта и, чувствительность его слушателя весьма редко совпадают. Остается надеяться разве что на чары Аполлона.

Исключение составляет только балет. "Вся наша жизнь - балет", воскликнул самый просвещенный знаток. Торжество действенного танца может превзойти любые ожидания зрителя. Одно па, один жест, одно движение может высказать то, что никак не передать многими словами. "Жест равен для него поступку, и только немота - пароль. Здесь кто-то третий курит трубку и выдувает нам гиньоль. Пропущенный сквозь мясорубку Роден, а может быть, Майоль", - промычал я как-то во время лицезрения скульптур Генри Мура десяток лет тому назад.

Жест - окончательная и выразительнейшая точка языка страстей и эмоций. Что ещё можно собрать с цветов книжных, какую пыльцу? Подлинное искусство, прежде всего, асимметрично и дисгармонично.

Реальная партитура мира додекафонична. Робость нимф и вожделение фавнов несоразмерны. Нимфы, колеблющиеся между желанием и страхом, мужественны не менее фавнов, балансирующих хищной жестокостью и пылкой нежностью. Неважно, что перевесит, важнее сохранить равновесие при дисбалансе. Митра или Христос, прости меня Господи?

Равновесие и устойчивость, противоположения рук и ног, быстрота, легкость, точность движений, непринужденность и блеск отдельных па важны не только в балете, но и на исторической сцене, характеризуя впрочем, опять-таки механическую сторону функционирования человека-машины. Разум, чувство, талант, выразительность - одухотворяют отрепетированную кинетику.

И в наши дни балет явно предпочтительнее оперы. Причем маски давно сброшены (впору вновь надевать!), жесты и мимика фигурантов и фигуранток оживили тривиальный танцевальный сюжет. Впрочем, перечитайте Лукиана, он превосходный специалист не только по разговорам богов, но и по балетологии.

Мгновение - вот соль и душа каждой мизансцены. Возопим же снова по-руссоистки: "К природе! Ближе к природе - и произведения наши станут прекрасными". Тени и контрасты декораций и одежд героев усилят желанный эффект.

Плутарх утверждал, что танец - прежде всего немой разговор. Картины, выраженные посредством движений, - фигур и жестов, число которых может сравниться лишь с числом морских волн в пору зимних приливов. Эдакий водоворот, лабиринт эмоций. Законы единства места, времени и действия здесь (увы или ура?!) неприменимы. Главное - единство и логическая выверенность замысла.