– Дивизию я туда не поведу, - устало проговорил Григорий и полез в карман шаровар за платком. Кружевной Натальиной утиркой еще раз вытер пот со лба, повторил: - Дивизию туда не поведу.

– Это почему?

– Перегруппировка займет много времени...

– Это вас не касается. За исход операции отвечаю я.

– Нет, касается, и отвечаете не только вы...

– Вы отказываетесь выполнить мое приказание?
– с видимым усилием сдерживая себя, хрипло спросил Фицхелауров.

– Да.

– В таком случае потрудитесь сейчас же сдать командование дивизией! Теперь мне понятно, почему не был выполнен мой вчерашний приказ...

– Это уж как вам угодно, только дивизию я не сдам.

– Как прикажете вас понимать?

– А так, как я сказал.
– Григорий чуть заметно улыбнулся.

– Я вас отстраняю от командования!
– Фицхелауров повысил голос, и тотчас же Григорий встал.

– Я вам не подчиняюсь, ваше превосходительство!

– А вы вообще-то кому-нибудь подчиняетесь?

– Да, командующему повстанческими силами Кудинову подчиняюсь. А от вас мне все это даже удивительно слухать... Пока мы с вами на равных правах. Вы командуете дивизией, и я тоже. И пока вы на меня не шумите... Вот как только переведут меня в сотенные командиры, тогда - пожалуйста. Но драться...
– Григорий поднял грязный указательный палец и, одновременно и улыбаясь, и бешено сверкая глазами, закончил: - ...драться и тогда не дам!

Фицхелауров встал, поправил душивший его воротник, с полупоклоном сказал:

– Нам больше не о чем разговаривать. Действуйте как хотите. О вашем поведении я немедленно сообщу в штаб армии, и, смею вас уверить, результаты не замедлят сказаться. Военно-полевой суд у нас пока действует безотказно.

Григорий, не обращая внимания на отчаянные взгляды Копылова, нахлобучил фуражку, пошел к дверям, На пороге он остановился, сказал:

– Вы сообчайте, куда следует, но меня не пужайте, я не из полохливых... И пока не трожьте меня.
– Подумал и добавил: - А то боюсь, как бы вас мои казаки не потрепали...
– Пинком отворил дверь, гремя шашкой, размашисто зашагал в сенцы.

На крыльце его догнал взволнованный Копылов.

– Ты с ума сошел, Пантелеевич!
– шепнул он, в отчаянии сжимая руки.

– Коней!
– зычно крикнул Григорий, комкая в руках плеть.

Прохор подлетел к крыльцу чертом.

Выехав за ворота, Григорий оглянулся: трое ординарцев, суетясь, помогали генералу Фицхелаурову взобраться на высоченного, подседланного нарядным седлом коня...

С полверсты скакали молча. Копылов молчал, понимая, что Григорий не расположен к разговору и спорить с ним сейчас небезопасно. Наконец Григорий не выдержал.

– Чего молчишь?
– резко спросил он.
– Ты из-за чего ездил? Свидетелем был? В молчанку играл?

– Ну, брат, и номер же ты выкинул!

– А он не выкинул?

– Положим, и он не прав. Тон, каким он с нами разговаривал, прямо-таки возмутителен!

– Да разве ж он с нами разговаривал? Он с самого начала заорал, как, окажи, ему шило в зад воткнули!

– Однако и ты хорош! Неповиновение старшему по чину... в боевой обстановке, это, брат...

– Ничего, не это! Вот жалко, что не намахнулся он на меня! Я б его потянул клинком через лоб, ажник черепок бы его хрустнул!

– Тебе и без этого добра не ждать, - с неудовольствием сказал Копылов и перевел коня на шаг.
– По всему видно, что теперь они начнут дисциплину подтягивать, держись!

Лошади их, пофыркивая, отгоняя хвостами оводов, шли рядом. Григорий насмешливо оглядел Копылова, спросил:

– Ты из-за чего наряжался-то? Думал, небось, что тебя чаем угощать будут? К столу под белы руки поведут? Побрился, френч вычистил, сапоги наяснил... Я видал, как ты утирку слюнявил да пятнышки на коленях счищал!

– Оставь, пожалуйста!
– румянея, защищался Копылов.

– Зря пропали твои труды!
– издевался Григорий.
– Не токмо чего, но и к ручке тебя не подпустил.

– С тобой и не этого можно было ожидать, - скороговоркой пробормотал Копылов и, сощурив глаза, изумленно-радостно воскликнул: - Смотри! Это не наши. Союзники!

Навстречу им по узкому проулку шестерная упряжка мулов везла английское орудие. Сбоку на рыжей куцехвостой лошади ехал англичанин-офицер. Ездовой переднего выноса тоже был в английской форме, но с русской офицерской кокардой на околыше фуражки и с погонами поручика.