– Вы разве не до конечной станции собираетесь ехать?

Григорий чувствовал, что пьянеет, но хмель еще не осилил его; смеясь, он ответил:

– До конца у меня капиталу на билет не хватит... А вы?

– Ну, у меня другое положение: если даже высадят, то пешком по шпалам пойду до конца!

– Тогда счастливого путя вам! Давайте выпьем!

– Придется. Лиха беда начало...

Лейтенант чокался с Григорием и поручиком, пил молча, почти не закусывал. Лицо его стало кирпично-красным, глаза посветлели, в движениях появилась рассчитанная медлительность. Еще не допили второй бутылки, а он уж тяжело поднялся, уверенно прошел к чемоданам, достал и принес три бутылки коньяку. Ставя их на стол, улыбнулся краешком губ, что-то пробасил.

– Мистер Кэмпбелл говорит, что надо продлить удовольствие. Черт бы его побрал, этого мистера! Вы как?

– Что ж, можно продлить, - согласился Григорий.

– Да, но каков размах! В этом английском теле - душа русского купца. Я, кажется, уже готов...

– По вас не видно, - слукавил Григорий.

– Кой черт! Я слаб сейчас, как девица... Но еще могу соответствовать, да-да, могу соответствовать, и даже вполне!

Поручик после выпитого стакана заметно осовел: черные глаза его замаслились и начали слегка косить, лицевые мускулы ослабли, губы почти перестали повиноваться, и под матовыми скулами ритмично задергались живчики. Выпитый коньяк подействовал на него оглушающе. У поручика было выражение, как у быка, которого перед зарезом ахнули по лбу десятифунтовым молотом.

– Вы ишо в полной форме. Впились, и он вам нипочем, - подтвердил Григорий. Он тоже заметно охмелел, но чувствовал, что может выпить еще много.

– Серьезно?
– Поручик повеселел.
– Нет, нет, я несколько раскис вначале, а сейчас - пожалуйста, сколько угодно! Именно - сколько угодно! Вы мне нравитесь, сотник. В вас чувствуется, я бы сказал, сила и искренность. Это мне нравится. Давайте выпьем за родину этого дурака и пьяницы. Он, правда, скотоподобен, но родина его хороша. "Правь, Британия, морями!" Пьем? Только не по всей! За вашу родину, мистер Кэмпбелл! Поручик выпил, отчаянно зажмурившись, закусил ветчиной.
– Какая это страна, сотник! Вы не можете представить, а я жил там... Ну, выпьем!

– Какая бы ни была мать, а она родней чужой.

– Не будем спорить, выпьем!

– Выпьем.

– Из нашей родины надо гниль вытравлять железом и огнем, а мы бессильны. Оказалось так, что у нас вообще нет родины. Ну и черт с ней! Кэмпбелл не верит, что мы справимся с красными.

– Не верит?

– Да, не верит. Он плохого мнения о нашей армии и с похвалой отзывается о красных.

– Он участвовал в боях?

– Еще бы! Его едва не сцапали красные. Проклятый коньяк!

– Крепок! Он такой же, как спирт?

– Немного слабее. Кэмпбелла выручила из беды кавалерия, а то бы его взяли. Это - под хутором Жуковом. Красные тогда отбили у нас один танк... Вид у вас грустный. В чем дело?

– У меня жена недавно померла.

– Это ужасно! Остались дети?

– Да.

– За здоровье ваших детей! У меня их нет, а может быть, и есть, но если и есть, то они где-нибудь, наверное, бегают продавцами газет... У Кэмпбелла в Англии - невеста. Он ей аккуратно, в неделю два раза, пишет. И пишет, наверно, всякую ерунду. Я его почти ненавижу. Что?

– Я ничего не говорю. А почему он красных уважает?

– Кто сказал - "уважает"?

– Вы сказали.

– Не может быть! Он не уважает их, не может уважать, вы ошибаетесь! А впрочем, я спрошу у него.

Кэмпбелл внимательно выслушал бледного и пьяного поручика, что-то долго говорил. Не дождавшись, Григорий спросил:

– Чего он лопочет?

– Он видел, как они в пешем строю, обутые в лапти, шли в атаку на танки. Этого достаточно? Он говорит, что народ нельзя победить. Дурак! Вы ему не верьте.

– Как не верить?

– Вообще.

– Ну, как?

– Он пьян и болтает ерунду. Что значит - нельзя победить народ? Часть его можно уничтожить, остальных привести в исполнение... Как я сказал? Нет, не в исполнение, а в повиновение. Это мы кончаем какую?
– Поручик уронил голову на руки, опрокинул локтем банку с консервами и минут десять сидел, навалившись на стол грудью, часто дыша.

За окнами стояла темная ночь. В ставни барабанил частый дождь. Где-то далеко погромыхивало, и Григорий не мог понять - гром это или орудийный гул. Кэмпбелл, окутанный синим облаком сигарного дыма, цедил коньяк. Григорий растолкал поручика, нетвердо стоя на ногах, сказал:

– Слушай, спроси у него: почему это красные нас должны побить?

– К черту!
– буркнул поручик.

– Нет, ты спроси.

– К черту! Пошел к черту!

– Спрашивай, тебе говорят!

Поручик с минуту ошалело смотрел на Григория, потом, заикаясь, что-то сказал внимательно выслушавшему Кэмпбеллу и снова уронил голову на сложенные ковшом ладони. Кэмпбелл с пренебрежительной улыбкой посмотрел на поручика, тронул Григория за рукав, молча начал объяснять: подвинул на середину стола абрикосовую косточку, рядом с ней, как бы сопоставляя, ребром поставил свою большую ладонь и, щелкнув языком, прикрыл ладонью косточку.