— Рад снова видеть вас, Джервез! — быстро сказал Гренобль, протягивая руку.

— И я рад видеть вас, сэр, — сказал офицер и снова повернулся к Тевернеру. — Но сначала…

— Позвольте мне представить вас друг другу, — перебил его Гренобль. Лейтенант-полковник Джервез Фаррел — полковник Мак Тевернер. Мак — друг моей дочери, и он остановился у нас на несколько дней.

Если Гренобль был смущен присутствием Тевернера или сценой, которую он, вероятно, видел, то не подал вида.

Фаррел не мог скрыть своего удивления. Его глаза обежали гражданскую одежду Тевернера, а затем он сказал:

— Мне очень жаль, что я…

— Я больше не полковник, — ответил Тевернер. — Я вышел в запас несколько лет назад.

— Это правда. У Мака инженерный концерн прямо здесь, в Центре.

Гренобль улыбнулся, лукаво дернув бровью, что Тевернер перевел как: "Не могу же я представить вас как мастера на все руки".

Едва заметно кивнув в знак того, что понял, Тевернер извинился и прошел мимо группы. Пересекая приемный зал, он слышал, как Гренобль заговорил с Фаррелом с заметной теплотой:

— Ну; Джервез, как ваш дядя? Я не видел его целую вечность…

Тевернер уже наполовину поднялся по лестнице, когда его медлительная память включилась от произнесенного Греноблем слова «дядя» и установила личность Фаррела.

И он споткнулся. Тот небывало молодой полковник, которого Тевернер чуть не сбросил с крыльца, был племянником Беркли X. Гуга, Верховного Президента Федерации.

Тевернер видел его портреты в армейских журналах, но никогда не обращал на них особого внимания, потому что с детства получил отвращение ко всему, что относилось к пропаганде. Тылы Фаррела объясняли его почти хозяйское отношение к резиденции Администратора.

Он нашел Лиссу на широкой веранде, выходящей на бирюзовую воду бассейна. Лисса наклонилась над треногой широкоэкранного электронного телескопа, наводя его на юго-запад, на нестерпимо-яркое серебряное озеро нового военного поля, видимое сквозь деревья. Тевернер позволил своим глазам насытиться неумышленно-чувственной позой, черными волосами, смуглой кожей, сверкающей под солнечными лучами и контрастирующей с белизной простого платья.

— Догадайтесь, что я чуть было не натворил, — сказал Тевернер.

— Ох, Мак!

Она испуганно посмотрела на него и улыбнулась. На загорелом лице ее зубы казались флюоресцирующими. Тевернер почувствовал знакомую дрожь где-то внутри и подавил ее, сосредоточившись на своих сорока девяти годах против ее девятнадцати. Он описал инцидент на крыльце.

— Джервез Фаррел? — сказала она. — Не думаю, что когда-нибудь встречалась с ним, разве что очень давно, так что забыла об этом. Отец хочет, чтобы он остановился у нас.

— Здесь? — Тевернер подосадовал на пронизавшую его боль ревности. Это необходимо?

— Нет, не необходимо, но это, кажется, хорошая идея, — беззаботно сказала Лисса, налаживая треногу, и Тевернер подумал, почувствовала ли она его ревность и не расплачивается ли он теперь за упрямый отказ принять великий дар. После нескольких месяцев знакомства он достаточно хорошо узнал Лиссу и подозревал, что, чем выше мотивы его отказа спать с ней, тем сильнее ее обида. Он внимательно смотрел ей в лицо, когда сообщал, что нашел себе другое место для временного жилья и уходит отсюда.

— Я сегодня утром говорила по телефону с Крисом, — сказала она, видимо не зная, что Тевернер виделся с ним, — и просила его не выступать в марше протеста, но он и слушать не хотел.

— Разве это так важно?

Лисса посмотрела на него встревоженными глазами.

— Это меняет все. Отец представляет Верховного Президента на Церуле.

Тевернер впервые услышал от нее это официальное картографическое название Мнемозины.

— И что?

— Ну, я никогда не думала, что Крис свяжется с антифедеральным движением. Как ни странно, Мак, я считала бы скорее вас предназначенным для протеста, чем Криса.

— В свое время я предназначался для множества дел, но мне ни разу не предлагали такого демонстративного несоответствия, как "Джири Вейвода не умер".

— Это не смешно.

Лисса снова повернулась к электронному телескопу и включила экран.

— Я пойду попрощаюсь с Бетией.

Тевернер почувствовал себя униженным.

— У нее послеобеденный сон. Загляните к ней в спальню.

— Ладно.

Задетый безразличным голосом Лиссы, Тевернер покинул веранду и пошел искать комнату Бетии.

Комната была небольшая и по стилю ничем не отличалась от остальных. Ни детской мебели, ни игрушек. Крошечная фигурка лежала прямо и неподвижно в середине постели, спокойная, самоуверенная, но одинокая. Он снова почувствовал желание иметь своего ребенка. Он вошел в поляризованные сумерки и остановился у постели, глядя на румяное, беззащитное лицо и пытаясь совместить его детскую обычность с аурой странности, преждевременного развития и целительных прикосновений библейской святой.