Через два дня, как было условленно, Шилде пришел в кафе "Старый король" для передачи епископу залога за Ингу Селга (она же "Изабелла"). Епископ не пил шоколада. С растерянным видом он глядел по сторонам, и пальцы его пересчитывали пуговицы пиджака: сверху вниз, снизу вверх и снова сверху вниз. После витиеватого предисловия он путано рассказал Шилде о том, что мать Маргарита обнаружила приготовления к побегу Инги Селга. Нити вели за пределы "обители десницы господней". Подготовкой побега руководила бывшая заключенная гитлеровского концлагеря и участница движения сопротивления Эрна Клинт, сестра Вилмы Клинт, бывшей воспитанницы школы Центрального совета, а ныне уборщицы и судомойки в Доротеенфройде.

Ланцанса не так волновал сам заговор, поскольку он был обнаружен, как то, что Шилде может теперь отказаться от Инги Селга. Однако Шилде решил дело по-своему: то, что Инга замыслила бегство, доказывает ее способность к самостоятельным, смелым действиям. К тому же провинившийся агент - всегда удобнее чистюли, не чувствующего за собой никакого греха. Одним словом, Инга устраивает Шилде в качестве агента. Но он не покажет этого епископу и собьет цену на девицу.

– Ну, а насчет Эрны Клинт, дорогой епископ, не беспокойтесь. Мы передадим ее дело господам из организации Гелена.
– Шилде с удовольствием потер ладони, как делают люди, покончив с удачным делом.
– А теперь, дорогой епископ, я закажу себе еще рюмочку доппеля. А вам, конечно, обычный шоколад?

– Знаете, дорогой Шилде, - опуская глаза, едва слышно ответил Ланцанс, - пожалуй, я выпью с вами. Уж очень она меня расстроила, эта девица!.. Одну рюмочку!

– Хоть десять, дорогой епископ, - весело заявил Шилде.
– Хоть десять, если вы платите сами за себя!

Через час они вышли из кафе. Лицо Шилде было красно, и он с выражением удивления, точно впервые видел бульвар, людей, деревья, обводил все помутневшим взглядом. На руке его, уронив голову на грудь, висел Ланцанс. Епископ шаркал ногами, и с его оттопыренной нижней губы стекала слюна. Шилде поманил проезжавший таксомотор и принялся втискивать в него расслабленное тело епископа. Когда ему удалось усадить спутника, он взгромоздился на сидение сам и бросил шоферу:

– В Доротеенфройде!

– Куда?
– с удивлением спросил шофер.

Шилде понял, что сказал глупость: отсюда до Висзее было по крайней мере 200 километров. С трудом ворочая языком, сказал:

– Хорошо бы, конечно, в Ригу, но это еще дальше... В общем куда-нибудь... к девкам!

53. АССОЦИАЦИИ АНТИКВАРА

Условимся, что того, кто уже известен читателю как бывший бригаденфюрер СС со шрамом от укуса на щеке, мы для удобства читателей так и будем называть "бригаденфю-рером". Нет надобности загружать рассказ еще одним именем. Такое допущение тем более оправдано, что не только в кругу друзей и близких сослуживцев, но даже в некоторых случаях официальных сношений этого человека, по старой памяти, именовали бригаденфюрером. Очевидно, в его кругу полагали, что в существе положения мало что изменилось: может быть, не так уж далек день, когда к бывшим носителям фашистских прерогатив вернутся их звания и привилегии.

В описываемый день телефонный звонок застал бригаденфюрера в постели. Он потянулся и нехотя сунул ноги в туфли.

Полицейское управление сообщало, что у содержательницы пансиона, где жил русский по имени Кручинин, нашли картину, оставленную за ненадобностью, точнее подаренную им хозяйке пансиона. Именно то обстоятельство, что картина без опасений брошена Кручининым, служит свидетельством тому, что в ней не содержится ничего особенного. Но все же может быть господин бригаденфюрер сам на нее взглянет. Может быть, она представляет какую-то художественную ценность. В таком случае она может пригодиться господину бригаденфюреру.

Через час бригаденфюрер сидел в полиции и с лупой в руке исследовал сантиметр за сантиметром - коричневое лицо старухи, злобно глядевшей на него единственным уцелевшим глазом. А еще через час целая свора агентов шныряла по антикварным магазинам и лавкам старьевщиков, выясняя происхождение картины. Понадобился целый день, чтобы наткнуться на антиквара, который вспомнил, что когда-то он был у особы, продававшей кое-какие вещи, и на стене у нее видел это полотно.

– Это или подобное ему, - неуверенно сказал антиквар.
– Но если бы я еще раз побывал в той квартире, то мог бы ответить с большей уверенностью.
– Подумав, он добавил: - Я обладаю редкой способностью ассоциативного мышления.

Бригаденфюрера не интересовали вопросы ассоциативного мышления, которыми, как оказалось, занимался антиквар в свободное от торговли время. Бригаденфюрер посадил антиквара в автомобиль и отвез на улицу, где жила Марта Фризе. Антиквару было приказано побывать в ее квартире под предлогом, что он хотел бы кое-что приобрести.

Через какие-нибудь полчаса, что бригаденфюрер сидел в машине, антиквар появился из-за угла.

– Могу почтительнейше доложить вам, господин полицейрат, - сказал любитель ассоциативной теории, - мои ассоциации верны, но интересующей вас картины у госпожи Фризе больше нет.

– А была?

– Безусловно.

– Где она?

Антиквар недоуменно развел руками.

– Черта же стоят ваши ассоциации!
– сердито воскликнул бригаденфюрер, но антиквар, переждав его гневную тираду (жителям было не привыкать к дурному воспитанию полицейских), - сказал с учтивым поклоном:

– Я ведь не имею чести принадлежать к составу полиции, господин полицейрат, и не могу быть настойчив.

– Зато мы будем настойчивы, - ответил бригаденфюрер.

Двое суток Марта мужественно держалась на допросах, которые вел бригаденфюрер. Она утверждала, будто не помнит, куда девалась интересующая полицию картина. Возможно, что этим бы дело и кончилось, если бы обыск, произведенный в комнате, где жил Кручинин, не дал в руки бригаденфюрера несколько номеров "Вестника". В одном из номеров газеты было обнаружено объявление "Марты". Сопоставив дату его появления с показанием хозяйки пансиона, занесшей в свой донос, что русский пришел домой с большим пакетом, обернутым в газеты; отметив то, что в комнате Кручинина был обнаружен лист из дамского журнала, которого не получал Кручинин, но который выписывала Марта Фризе; приняв во внимание, что шпагат, привязанный к колечкам на тыльной стороне "старухи", отрезан от мотка, найденного в кухонном столе фрау Фризе; принимая во внимание рапорты филеров, приставленных для наблюдения за Кручининым, о том, что он скрылся от них, дважды сменив такси именно в тот день и в те часы, когда вышел вечерний номер "Вестника" с объявлением Марты Фризе; проанализировав показания привратника дома, где жила Марта, и показания ее прислуги об образе жизни и симпатиях Марты и сопоставив все это, бригаденфюрер пришел к заключению, что полотно с изображением старухи было получено русским от Марты Фризе. А так как было бы вздором полагать, будто русский скупал драные полотна, чтобы тут же их раздаривать квартирным хозяйкам, то бригаденфюрер сделал столь основательный вывод: холст или рама картины содержали нечто, переданное чешкой русскому.