Каждый должен хотеть ходить

без строя

Три года срочной службы (с октября 1964 года по ноябрь 1967-го) в составе Группы Советских войск в Германии на самом деле стали для меня школой жизни. Они значительно расширили кругозор, прибавили жизненного опыта и в определенном смысле стали поворотным этапом в моей судьбе.

Еще на первой неделе службы (первый год я был танкистом-ремонтником на прославленном гвардейском 120-м бронетанковом ремонтном заводе) меня, совсем "зеленого салабона", откомандировали в распоряжение художника части помочь в оформлении "наглядной агитации". Художник - "старик", одетый в темно-зеленую "шерстянку" - галифе и гимнастерку из тонкого сукна - и в хромовые офицерские сапоги, чисто выбритый, был совершенно не похож на нас, "салаг", - лысых, ушастых, в топорщившемся во все стороны обмундировании. Он немногословно и четко объяснил, что от меня требуется, дал кисть и краски. Надев фартуки, мы молча работали. Часа через два я, взглянув на часы, положил кисть в воду и стал снимать фартук. Не прерывая работу, он спросил: "Куда это ты засобирался, молодой?" Я ответил в том смысле, что уже было объявлено построение нашей роты на обед и если я сейчас не побегу, то не успею. И тут он произнес несколько фраз, которые я помню до сих пор.

"Запомни раз и навсегда! Каждый человек, если он человек, должен хотеть ходить без строя! В строй тебя будут пытаться ставить всегда - и здесь, и на "гражданке". Строй - это удел серых и одинаковых, а личности в строю не ходят. Они ходят или впереди строя, или сбоку, но лучше так, самостоятельно. Сейчас, когда все роты промаршируют, мы с тобой пойдем в столовую, вдвоем, не в ногу, и ты почувствуешь, как это хорошо!"

Всю жизнь теперь я вспоминаю эти его слова и стараюсь ходить без строя или, по крайней мере, впереди или сбоку, там, где ходят командиры.

Где водка?

Курс "молодого бойца" вместе с другими призывниками из Краснодара я проходил в Казачьих лагерях под Новочеркасском. Через несколько дней после принятия присяги нас "погрузили" в эшелон для отправки сначала в Брест, а потом во Франкфурт-на-Одере на пересыльный пункт, из которого все должны были разъехаться по своим воинским частям. Дорога предстояла долгая, а заняться особенно было нечем. Известно, что солдат в армии строже всего наказывают за пьянку и за самоволку, тем не менее это самые распространенные злостные нарушения воинской дисциплины. Из вагона нас даже на остановках не выпускали, какая уж тут самоволка. Поэтому все думали только о том, как "отметить" наш отъезд (на целых три года!) в Германию. Половина нашего отделения, шесть человек, занимали крайнее "купе" в противоположной от проводника стороне плацкартного вагона. Вывернули все свои карманы, обшарили все вещмешки, пересчитали найденные рубли и мелочь. Набралось на три бутылки. В это время поезд остановился на какой-то большой станции. Стоянка 20 минут. Но из вагона-то не отлучишься! Едем под надзором "краснопогонников", которые рассредоточены по разным купе. В нашем их, слава Богу, нет. Старший по вагону лейтенант стоит на ступеньках противо-положной от нас двери. Окна не открываются, спущены только узкие верхние фрамуги. Подсадили самого маленького и хрупкого, он сумел высунуть голову и руку с зажатыми в кулаке деньгами. Окликнул проходящего мимо пожилого железнодорожника:

– Батя! Тут у нас на три бутылки. Одну тебе за труды, а две принеси нам. Только не обмани.

– Да что вы, сынки, как же я вас обманывать стану? Сам в армии служил, что я не русский, что ли?

Прошло минут десять томительного ожидания. И вот, наконец, идет наш посланец с двумя бутылками "Столичной". Встав на цыпочки, он протянул их вверх, а наш принимающий высунулся из окна сколько мог (мы его держали за ноги), и в тот момент, когда он взял бутылки, мы увидели, что за этой сценой внимательно наблюдает вышедший на перрон лейтенант. Когда он стал подниматься по лесенке в вагон, бутылки были уже у нас. Куда спрятать?! А лейтенант уже, продираясь через сутолоку, идет по вагону. И тут само собой пришло решение. Быстро сорвав с бутылок "бескозырки", вылили содержимое в стоящий на столике чайник (зеленые эмалированные чайники выдали каждому отделению еще перед отправкой в Казачьих лагерях). Только успели выбросить пустые бутылки в противоположное окно, поезд тронулся и в купе вошел лейтенант.

– Где водка?

– Какая водка, товарищ лейтенант?

– Те две бутылки, которые вам только что подал железнодорожник.

– Не знаем, товарищ лейтенант, это, наверное, не нам, а в соседний вагон.

Лейтенант завелся.

– Встать!
– заорал он.
– Пройдите в соседнее купе.

Встали, вышли.

Он позвал своих "краснопогонников" и приказал обыскать занимаемое нами пространство. Нет бутылок. Обыскали соседей, тамбур, даже туалет, хотя он на стоянке был закрыт. Водки нет! Лейтенант пошел к себе и вернулся с толстой книгой. Сел за откидной столик и сказал:

– Не знаю, куда вы ее спрятали, но вы все равно не выпьете. Буду ехать с вами до самого Бреста, да и мои ребята будут за вами смотреть.

И стал читать. Мы тоже занялись кто чем. Наступил вечер.

– Получить сухой паек на ужин, - раздался громкий голос старшины. Наш дежурный встал и говорит мне:

– Возьми чайник, пойдем вместе, а то я один не донесу.

Встали и пошли. Вернулись. Положили на стол хлеб, масло и сахар. Поставив на стол чайник, я спросил:

– Как чай пить будем, внакладку или вприкуску?

Все заговорщически переглянулись.

– Конечно, вприкуску.

Разлил поровну на шесть кружек. Выпили, закусили хлебом с маслом, загрызли сахаром. Через некоторое время пошел разговор, а потом песни и... запах. Лейтенант отложил книгу, посмотрел на нас и все понял.

– Где была?
– спросил он.

– В чайнике, товарищ лейтенант.

– Да, век живи...
– промолвил он, взял книгу и пошел к себе.

Не тот колер

На третьем году службы мы, уже "старики", решили как следует отметить Международный день солидарности трудящихся - Первое мая и задумали изготовить брагу. Все в роте вдруг "бросили" курить и получили, как было положено, вместо "табачного довольствия" сахар. На кухне достали дрожжи и залили эти два знаменитых компонента в нужной пропорции водой в большой алюминиевой фляге с герметически закрывающейся крышкой. В это время в казарме проводился ремонт и в каптерке стояли точно такие же фляги с известкой, краской и разноцветной побелкой. Свою флягу мы пометили и поставили в общую кучу, не опасаясь, что ее кто-то откроет, так как ремонт делали своими силами и собирались растянуть его до самого праздника. И вот, когда до 1 мая оставалось несколько дней и брага была уже готова, после отбоя в казарму пришел дежурный по части майор и попросил дневального открыть каптерку, где стояли фляги.

– Жена замучила, - сказал он, - к празднику решила в комнате побелку обновить, а у меня этот салатовый колер никак не получается. Может быть, у вас готовый подберу.

С этими словами он стал открывать фляги, рассматривая цвет побелки. Когда он с трудом откупорил нашу и из нее пахнуло, его, что называется, чуть с ног не сбило, но все-таки он окунул палец, лизнул, и все сомнения отпали.

– Ясно, - сказал он, - хороший колер, утром разберемся.

Приказав дневальному запереть каптерку, он послал его за ниткой и пластилином. Ниткой майор обвязал дверную ручку и, сложив два конца вместе, прилепил их куском пластилина к наличнику. Достав из кармана стальную печать, подышал на нее и оставил на пластилине четкий отпечаток. Когда он ушел, дневальный со словами: "Старики! Тревога! Подъем!" - обежал все комнаты и собрал нас у двери каптерки. Вникнув в ситуацию, мы опечалились. Что делать? Окна в каптерке нет, печать лезвием не срежешь, так как намазано очень тонко (майор ведь тоже не первый год на службе). И тут один солдатик с криком: "Подождите, я щас!" - сунул ноги в сапоги и, как был в кальсонах и рубашке, куда-то убежал. Вернулся он с отверткой. Придерживая нитку, вывернули шурупы, которые держали дверную ручку (что значит старая немецкая казарма - шурупы не вбиты в дерево, а вкручены). Открыв дверь, отнесли свою флягу на пищевой склад хозвзвода и поставили между такими же, пищевыми. Ручку прикрутили на место, не потревожив при этом пластилиновую печать, и спокойно легли спать. Утром после завтрака (а это было воскресное утро) по телефону из штаба приказали построить роту в коридоре казармы. Вскоре перед строем появились: командир части, замполит и наш командир роты в сопровождении сдавшего дежурство майора. Он проверил целостность печати и, не обнаружив ничего подозрительного, приказал открыть помещение. Найдя флягу с меткой, которую мы поставили вместо своей, налив в нее немного побелки, майор со словами: