Романтический мечтатель по натуре, жизнерадостный и веселый по характеру, Пранкипин обладал неисчерпаемой энергией и жизнестойкостью. Он прославился теплотой и заразительной силой своей улыбки. Даже на монетах его всегда изображали улыбающимся. И сейчас, на смертном ложе, он, казалось, улыбался, словно мышцы его лица давно забыли любое другое выражение. Несмотря на глубочайшую старость, понтифекс в эти дни выглядел на удивление юным. Его щеки и лоб были гладкими, почти как у ребенка, все морщины и складки, образовавшиеся на протяжении долгой жизни, за последние недели почти полностью исчезли.

В комнате, где в ожидании смерти лежал старый понтифекс, царила полутьма. Голубоватый дым поднимался от треножников, на которых красноватыми угольками тлели заморские благовония. В совсем темном углу стоял стол, на котором, приглядевшись, можно было рассмотреть высокие стопки книг, содержавших тексты заклинаний, составы зелий, таблицы движения звезд — все то, что монарх изучал или делал вид, что изучал. Изрядная куча томов лежала на полу рядом с умирающим. Подле кровати с серьезным видом стояли трое магов: вруун, су-сухирис и гэйрог с серо-стальными глазами.

Негромкими низкими голосами они непрерывно выпевали таинственные заклинания, назначением которых было оказать поддержку уходящей душе понтифекса, когда она сочтет себя готовой к последнему путешествию.

Все, близко причастные к делам управления как в Лабиринте, так и в Замке, знали их по именам. Врууна звали Сайфил Тиандо, гэйрога — Варимаад Клайн, а су-сухириса — Ямин-Даларад. Эти три мрачные существа были предводителями того огромного отряда провидцев, гаруспиков, 2 , некромантов, фокусников и чернокнижников, который Пранкипин собирал вокруг себя на протяжении двух заключительных десятилетий своего владычества.

Украшенные знаками отличия своего ранга, сжимая в руках жезлы своего искусства, окутанные темной непроницаемой аурой своей магии, они держались высокомерно и отстраненно, словно не замечая свиту короналя, намеревавшуюся войти в спальню императора. На протяжении многих лет эти трое неотлучно находились возле стареющего понтифекса, помогая ему — или руководя им — в решении самых важных вопросов.

В последнее время для всех и каждого стало очевидным, что именно они, а не кто-либо из верховных чиновников понтифекса и даже, возможно, не сам понтифекс являются реальными носителями власти в правительстве Лабиринта. Сегодня ни у кого из тех, кто взирал на их властные позы и начальственное выражение лиц, в этом не осталось ни малейшего сомнения.

Но на церемонии присутствовали и трое верховных министров двора понтифекса. С мрачным, почти зловещим видом они сгрудились слева от изголовья умирающего, словно пытались противостоять трио, расположившемуся с другой стороны: Орвик Сарпед, министр внешних сношений; Сегамор, личный секретарь понтифекса, и Кай Канамат, главный спикер понтифексата. Эти люди занимали свои посты с незапамятных времен, и все трое уже достигли глубокой старости. Самым дряхлым из них был Кай Канамат; глядя на его, казалось, вот-вот готовую порваться высохшую кожу, из-под которой выпирали хрупкие кости, можно было подумать, что он мумифицировался заживо.

Некогда они, а не окружившие позднее Пранкипина маги были здесь истинными носителями власти. Но то время давно минуло. Вне всякого сомнения, все они были бы рады расстаться со своими обязанностями и кануть в безвестность покоя, как только душа Пранкипина расстанется с телом.

В комнате находились также два личных врача понтифекса, Баэргакс Воур Айязский и Гелен Гимайл. Для них время славы также заканчивалось.

Никогда больше не придется им требовать от бюрократов Лабиринта благодарности за свое умение поддерживать и продлевать жизнь понтифекса. Император уже перешел ту грань, до которой их искусство еще могло помочь ему; близилась неизбежная смена администрации Лабиринта, и всем, кто прижился в ее закоулках, предстояло их покинуть. И сейчас, находясь почти буквально в тени троих магов, Баэргакс Воур и Гелен Гимайл были похожи на опустевшие стручки; они исчерпали свое умение и вот-вот должны были лишиться своих полномочий.

Что же касается самого понтифекса, то он лежал неподвижно, закрыв глаза, похожий на собственное восковое изваяние, в то время как самые мощные столпы власти Маджипура готовились совершить то, что, как они страстно надеялись, будет воспринято как последнее выражение преданности и почтения верховному властителю.

За дверью спальни понтифекса, в вестибюле, они организовали процессию. Возглавил ее, конечно, лорд Конфалюм в парадном облачении и с короной Горящей Звезды на голове, на шаг позади него вошел Верховный канцлер герцог Олджеббин, а за ним бок о бок еще двое высших советников, Сирифорн и Гонивол.

Место следом за ними отводилось иерарху Маркатейну, представлявшему Хозяйку Острова Сна — третью из Властей царства; далее шествовал прокуратор Дантирия Самбайл, сопровождаемый принцем Корсибаром и герцогом Кантеверелом Байлемунским. И лишь после того, как все войдут в комнату, в дверях должен был появиться принц Престимион.

С самого утра досужие языки перемалывали предложенный порядок следования: почему сначала входят Корсибар и все остальные и лишь после них — Престимион. Но протокол не дозволял ничего иного. Все предшествовавшие Престимиону занимали высокие посты в государстве; исключение составлял лишь Корсибар, но он был сыном короналя. Престимион же не относился к числу важных должностных лиц и еще не был официально провозглашен преемником на троне. Таким образом, он на сегодня был всего лишь одним из многочисленных принцев Замковой горы; его власть и авторитет пока что принадлежали будущему.