Шрифт:
— Похороны завтра утром… — объявила жена. — Ты пойдешь со мной?
— Почему бы нет?
— В газете, похоже, считают это делом рук какого-то бродяги… И ни словечка об этой Анжель…
— И что?
— Ничего… Я подумала…
— Не стоит думать…
Он никуда больше не выходил, так же как и накануне. На следующий день, облачившись в черный костюм, в сопровождении госпожи Мегрэ, участвовал в похоронах мясника и прошел до самого кладбища. Пару раз его коллега Габриэлли пытался завязать с ним разговор, но Мегрэ всегда притворялся сильно озабоченным чем-то.
Пришел Урбен, в сопровождении Ситроена. Анжель присутствовала на службе, укрывшись в темном углу церкви.
— Ты не пойдешь в кафе вместе с ними?
Было солнечно. Люди заходили в «Гран-Кафе» выпить и еще немного пообсуждать случившееся.
Мегрэ предпочел отправиться к себе и в течение следующей недели страстно предавался рыбалке, затем решил подновить свою лодку, вытащил ее на землю, на покрытый травой откос, и работал еще несколько дней, постоянно пачкаясь смолой и зеленой краской.
— Ты знаешь, они, похоже, отказались от расследования.
— Чего ты от меня хочешь?
— Мне казалось…
Как это всегда бывает, в один прекрасный день лодка стала как новенькая, а желание рыбачить пропало, и, так как наступила теплая погода и расцвели первые лилии, и Мегрэ теперь проводил время в саду, читая «Мемуары» Фуше.
— Почему ты больше не играешь по вечерам? Это тебя развлекало…
Он не отвечал. Но эти намеки портили ему настроение.
Однажды его жена объявила:
— Собираются продавать мясную лавку… Вдова мясника получила сто тысяч франков страховки и теперь будет жить со своей сестрой в Орлеане…
Мегрэ не реагировал, погруженный в свои мысли, и прошла не одна неделя, прежде чем он вышел из этого состояния.
Однажды, когда он прогуливался и вернулся только к восьми часам вечера, госпожа Мегрэ заметила:
— Ты вернулся слишком поздно…
— Я играл в жаке… [1] — признался он.
— В «Гран-Кафе»?
1
jacques — настольная игра с костями и фишками.
— Нет, в «Коммерс»… С новым мясником…
— Почему ты никогда ничего мне не рассказываешь?
— Потому!
— И теперь ничего не скажешь?
— Нет!
Этим летом они решили отправиться в Савойю, в которой особо ничего не увидели, так как госпожа Мегрэ была плохим ходоком.
4
Это было три года спустя, в то же время, когда начали цвести лилии. Мегрэ, в сабо, пересаживал молодой салат-латук, когда его жена открыла почтовый ящик и достала похоронное извещение.
— Смотри-ка! Она все-таки умерла… — сказала она.
— Кто?
— Женщина из «Гран-Кафе»… Госпожа Урбен… Молочница говорила, что в течение трех месяцев она не могла пить ничего, кроме молока… Надо бы, чтобы ты засвидетельствовал свое почтение…
В тот же вечер Мегрэ отправился в похоронную контору и несколько минут постоял в холодном зале, в одном из углов которого шмыгала носом Анжель.
Два дня спустя все пошли на кладбище, и чета Мегрэ вернулась оттуда рука об руку; погода была прекрасная и не оставляла места для черных мыслей.
— Это напоминает мне один из плохих моментов моей жизни… — начал он внезапно, хотя его никто не спрашивал.
Госпожа Мегрэ на этот раз предусмотрительно промолчала, и они продолжили прогулку, сойдя с дороги, чтобы пройтись по берегу Луары.
— Не знаю, вспоминаешь ли ты мясника… Я знал все, с первых мгновений, и даже, наверное, с момента, когда только объявили новость… Конечно, то, что я знал, я не мог никому сказать… Это был вопрос чести, чести перед лицом смерти…
Госпожа Мегрэ машинально обрывала лепестки маргаритки, держа ее в руке, как на картине какого-то художника, имя которого Мегрэ позабыл. Они медленно шли, раздвигая высокие травы. Брюки бывшего комиссара были усыпаны репейниками.
— Что меня поразило, так это болезненная настойчивость, с которой мясник рассказывал нам о том, что у него с собой много денег… Как большая часть торговцев из провинции, он трясся над своим портмоне… Оно было у него просто огромным, набитым в основном мелкими, грязными купюрами и лежало в кармане брюк. Я хорошо помню жест, которым он доставал его, каждый раз приподнимая фартук…
Однако этим вечером он всем постарался показать, что его бумажник набит крупными купюрами… Но удивительная вещь, у меня сложилось впечатление, что, хотя сверху пачки торчал тысячефранковый банкнот, внизу была всего лишь обычная бумага…