— До вас не так легко добраться, господин комиссар. Но я боялась, что вам не передадут. Я хотела вам сообщить, что она только что вернулась.

— Одна?

— Да с целой кучей продуктов, а это означает, что она намерена обедать дома.

— Сейчас выезжаю.

Он снова предпочел взять такси вместо слишком известных Черных машин уголовной полиции; Уже темнело. На Рю-де-Риволи пришлось дважды останавливаться из-за затора, и целых десять минут ушло на пересечение Пляс-де-ля-Конкорд, сплошь покрытой мокрыми крышами машин.

Не успел он войти в подъезд дома, где жила Вероника Ляшом, как консьержка выглянула из швейцарской.

— Шестой этаж, налево. Я могу вам сообщить, что, кроме всего остального, она принесла лук порей.

Он заговорщически подмигнул ей, избегая входить в. швейцарскую, так как заметил там ее мужа, а у него не было желания терять время на болтовню.

Дом был комфортабельный, лифт шел медленно, но бесшумно. На шестом этаже на левой двери не было никаких табличек, и Мегрэ, нажав кнопку звонка, ждал, прислушиваясь к шагам, которые приближались из глубины квартиры, приглушенные ковром.

Дверь отворилась, но ожидали явно не его. Женщина смотрела, нахмурив брови, как будто пытаясь вспомнить, где она видела его лицо.

— Вы не?..

— Комиссар Мегрэ.

— Мне сразу показа лось, что я где-то видела ваше лицо. Я сначала подумала, что в каком-нибудь фильме, а оказывается, в газетах. Войдите.

Мегрэ был удивлен, так как Вероника Ляшом оказалась не такой, как он представлял себе по описанию консьержки. На ней был не строгий костюм мужского покроя, а тончайший пеньюар. Комната, в которую она провела посетителя, напоминала скорее будуар, чем гостиную.

Здесь было много белого цвета — стены, шелковая обивка мебели, и лишь только кое-где — голубые пятна фарфора и блекло-розовый тон пушистого ковра.

— Что вас так удивляет? — спросила она, указывая ему на глубокое кресло.

Пальто было мокрым. Мегрэ не решался сесть.

— Позвольте ваше пальто.

Она понесла пальто в прихожую. По крайней мере в одном пункте консьержка не ошиблась: вкусный запах жареного лука уже доносился из кухни.

— Я не думала, что полиция так быстро появится здесь, — заметила она, садясь напротив Мегрэ.

Некоторая полнота не портила ее, а, наоборот, делала очень симпатичной, и Мегрэ подумал, что многие должны находить ее соблазнительной. Она не жеманилась и даже не потрудилась прикрыть пеньюаром открытые выше холен ноги. Ее ножки с лакированными ноготками играли домашними туфельками, опушенными лебяжьим пухом.

— Вы можете закурить вашу трубку, господин комиссар. Она вынула сигарету из портсигара, встала, чтобы взять спички, и снова села.

— Меня только немного удивляет, что они вам сказали обо мне. Должно быть, вы их так бомбардировали вопросами, что им пришлось рассказать. Ведь для них я уже давно паршивая овца, и я уверена, что мое имя в этом доме табу.

— Вы в курсе того, что произошло сегодня ночью?

Она указала на развернутую газету, валявшуюся на стуле.

— Мне известно только то, что я прочла.

— Вы прочли газету недавно, когда вернулись домой? Она колебалась одно мгновение.

— Нет, у моего друга.

И добавила добродушно:

— Вы знаете, мне тридцать четыре, и я уже совершеннолетняя.

Глаза у нее были выпуклые, темно-голубые, одновременно наивные и лукавые.

— Вы не очень удивлены, что я не бросилась немедленно на набережную де-ля-Гар? Признаюсь, что я наверняка даже не пойду на похороны. Меня не приглашали ни на свадьбы моих братьев, ни на похороны моей старшей невестки. Мне не сообщили о рождении племянника. Как вы видите, это окончательный разрыв!

— А разве вы сами этого не хотели?

— Да, вы правы, я сама оттуда ушла.

— По какой-нибудь определенной причине? Если я не ошибаюсь, вам было тогда всего восемнадцать лет.

— И моя семья желала выдать меня замуж за богатого промышленника. Но заметьте, что и без этого я бы все равно ушла из дома, только, может быть, немного позже. Вы там, конечно, были.

Он кивнул головой.

— Не думаю, что за это время что-нибудь изменилось к лучшему. Там все так же мрачно? Пожалуй, меня больше всего удивляет, что грабитель не испугался. Или он был пьян, или же никогда не видел этого дома при ярком свете.

— Вы верите в этого грабителя?

— В газете… — начала она. На лбу у нее появились морщинки. — Значит, это неправда?

— Я не уверен. Члены вашей семьи немногословны.

— Я помню, как в моей юности иногда за целый вечер не произносилось и десяти фраз. Как выглядит моя невестка?

— Довольно хорошенькая, насколько я мог заметить.

— Правда ли, что она очень богата?

— Очень.

— Я прочла о ней все, что было написано в газетах в связи со свадьбой. Я видела фотографии. Сначала я очень жалела эту бедную девушку, а затем начала размышлять.