— Да. Я чаще всего здесь сижу. Предлагала ей, чтобы взяла себе стульчик и выпила со мной кофе или отвара из трав. Один раз она снизошла до меня, и помню, что за час сказала фраз пять.

— О чем вы разговаривали?

— Обо всем. Я пыталась что-нибудь узнать.

— О чем?

— Кем была, откуда родом, из какой семьи?

— И ничего из нее не вытянули?

— Поняла только, что она неплохо знала юг. Я рассказала о Ницце, где каждый год мы с мужем проводили две недели, и почувствовала, что она тоже там бывала. А когда я спросила о родных, она сделала отсутствующее лицо. Если бы месье видел это лицо, тоже потерял терпение.

— Где она ела?

— Обычно в городе. Я не позволяю готовить в комнате, а то не миновать пожара. С этими их примусами никогда не известно, что может случиться, не говоря о том, что у меня есть вещи особой ценности, они достались мне в наследство. Она прибегала к различным уловкам: я находила у нее в комнате крошки хлеба, а один раз она пыталась сжечь какую-то жирную бумагу. Наверное, из-под ветчины.

— По вечерам она бывала одна?

— Чаще всего. Выходила из дома два, три раза в неделю.

— Переодевалась перед выходом?

— Во что она могла переодеваться, если у нее было одно платье и одно пальто на все случаи жизни. А в прошлом месяце случилось то, что я предвидела.

— А что мадам предвидела?

— Что в один прекрасный день ей нечем будет платить за комнату.

— Не заплатила вообще?

— Дала мне сто франков аванса, пообещала остальное в конце недели. А в конце недели начала меня избегать. Я загородила ей дорогу. Тогда она сказала, что через день-другой у нее будут деньги. Пусть месье не думает, что я скупая и только и делаю, что считаю деньги. Конечно, мне они нужны, как и любому человеку. И если бы она вела себя, как все нормальные люди, я была бы терпеливее.

— Вы ей все это сказали?

— Три дня назад, за день до исчезновения. Попросту поставила ее в известность, что жду приезда родственницы из провинции и мне будет нужна комната.

— Как она отреагировала?

— Сказала только: «Хорошо.»

— Мадам не может показать нам квартиру? Старая дама встала.

— Прошу сюда. Вы увидите, что нигде в другом месте она не нашла бы такой комнаты.

В самом деле, комната была просторная, с большими окнами, обставленная, как и гостиная, в стиле XIX века. Солидная кровать красного дерева, между окнами бюро в стиле ампир, которое, наверное, принадлежало покойному месье Кремье, а тут стояло только потому, что в других комнатах уже не было места. На обоих окнах висели тяжелые бархатные портьеры, на стенах — старинные фотографии в черных и позолоченных рамках.

— Единственное неудобство — это общая ванная. Но я всегда пускала ее первой и никогда не входила без стука.

— Надеюсь, что со времени ее исчезновения мадам ничего отсюда не убирала?

— Конечно, нет.

— Когда вы поняли, что она не вернется, то посмотрели ее вещи?

— Здесь нечего смотреть. Я только зашла убедиться, что она ничего не взяла с собой.

— И как?

— Ничего. Месье может убедиться.

На комоде лежали гребень, щетка для волос, дешевый маникюрный набор и коробочка пудры. Сбоку два пузырька: в одном был аспирин в другом — снотворное.

Мегрэ выдвинул ящики: там лежала тощая стопочка белья и завернутый в кусок искусственного шелка утюг.

— Я же ей говорила! — закричала вдруг мадам Кремье.

— О чем?

— Я предупреждала, что не позволю никаких постирушек и утюжек. И пожалуйста, вот что она делала, когда по вечерам часами сидела в ванной. Наверное, для этого и закрывалась в комнате на ключ.

В следующем ящике лежала обычная почтовая бумага, конверты, несколько карандашей и ручка. В шкафу висел хлопчатобумажный халат, а внизу стоял голубой фибровый чемоданчик, закрытый на ключ. Мегрэ открыл его перочинным ножом. Мадам Кремье подошла ближе. Чемодан был пуст.

— Никто никогда ее не спрашивал?

— Нет.

— А у вас не было ощущения, что в ваше отсутствие кто-то проник в квартиру?

— Я заметила бы это. Прекрасно помню, где что лежит.

— Ей звонили?

— Только один раз.

— Когда это было?

— Две недели тому назад. Нет. Больше. Кажется, месяц. Однажды вечером, когда она сидела в своей комнате.

— Мужчина?

— Женщина!

— Вы хорошо помните, что эта женщина сказала?

— Сказала так: «Мадемуазель Лабуан дома?» Я ответила, что дома. Постучала в ее комнату: «Мадемуазель Луиза, к телефону». Она удивилась: «Меня?». «Да, вас». «Иду». Мне показалось, что она плакала.

— После разговора или до того?

— Вышла из комнаты заплаканная.

— Была одета?

— Нет. В халате и без чулок.

— Вы слышали, что она говорила?

— Почти нет. Только: «Да, да, хорошо… да… может быть…». В конце сказала: «Скоро увидимся».

— И ушла?

— Да, минут через десять.

— А когда вернулась?

— Вообще не пришла ночевать. Явилась только в шесть утра, я ждала ее, чтобы отказать от квартиры. Но она сказала, что должна была провести ночь у больной кузины. Я ей поверила: она не выглядела, как будто вернулась после кутежа. Сразу легла в постель и два дня вообще не выходила из комнаты. Я занесла ей еду и купила аспирин. Она сказала, что у нее грипп.