Они оба уставились на море и молчали. Молчали до тех пор, пока сердца их не стали биться ровно и спокойно.

Наконец Мегрэ сделал несколько шагов, уселся на кучу деревянных стоек, отдающих свежим запахом сосны, снял шляпу, без стеснения вытер пот со лба и медленно стал набивать трубку.

— А ты быстро ходишь, — пробормотал он.

Жан-Поль, стоявший в напряженной позе, будто молодой драчливый петух, ничего не ответил.

— Не хочешь посидеть рядом со мной?

— Не хочу.

— Наверно, рассердился?

Бросив на комиссара быстрый взгляд, Жан-Поль спросил:

— На что?

— Я хотел поговорить с тобой в отсутствие твоей мамы. У вас это невозможно. Когда я увидел тебя за кладбищенским забором, сразу же подумал, что это подходящий случай. — Чтобы не испугать ребенка, он подолгу молчал после каждой сказанной фразы. — На что ты смотрел?

— На людей.

— Не мог же ты смотреть на всех сразу. Наверняка ты смотрел на кого-то одного. Верно?

Жан-Поль не сказал ни да ни нет.

— А обычно ты ходишь в церковь?

— Нет.

— Почему?

— Ведь мои родители не ходят туда.

Со взрослыми все бывает гораздо проще. А как поступить сейчас?.. То блаженное время, когда он был ребенком, кануло в вечность, своими детьми он не обзавелся… И все-таки ему непременно надо влезть в шкуру своего маленького собеседника, постараться мыслить так же, как и он.

— Ты сказал маме, что уйдешь сегодня утром?

— Нет.

— Ты не хотел, чтоб она знала об этом?

— Она бы мне просто запретила.

— Ты воспользовался тем, что мама была наверху, и потихоньку ушел? И побежал по улицам в обход?

— Мне хотелось видеть.

— Что?

Мегрэ мог поклясться, что Жан-Поля не интересовала ни толпа, ни то, как опускали в могилу гроб. Он вспомнил о стихаре, раздуваемом ветром, о кресте, который нес Марсель, вспомнил то далекое время, когда ему самому было семь лет, и как он мечтал тогда стать мальчиком из хора. Ему пришлось ждать целых два года, чтобы он мог наконец носить серебряный крест и идти на кладбище впереди похоронных дрог…

— Тебе хотелось увидеть Марселя?

Он заметил, как тот вздрогнул. Стало ясно: ребенок несказанно удивился и внезапно понял, что взрослый человек способен его разгадать.

— Почему ты не дружишь с Марселем?

— Я ни с кем не дружу.

— Ты никого не любишь?

— Я сын учителя, я же сказал вам об этом.

— Ты предпочел бы быть сыном жестянщика, мэра или какого-нибудь другого крестьянина?

— Этого я не сказал.

Самое главное — не спугнуть его, не дать ему повода снова убежать… Однако мальчика удерживал не только страх, что Мегрэ его поймает. Бегал-то он быстрее комиссара. Может быть, теперь, когда они были одни, он чувствовал себя немного спокойнее? Может быть, в тайниках своей души он испытывал жгучее желание говорить?

— Тебе не хочется посидеть?

— Я предпочитаю стоять.

— Тебя очень огорчает, что отец в тюрьме?

Он не ответил ни да ни нет.

— Значит, ты не огорчен этим?

Мегрэ был все время настороже, как человек, продвигавшийся вперед ощупью. Причем продвигаться надо было не слишком быстро. Ведь каким-нибудь неловким вопросом можно спугнуть ребенка, и уж тогда от него ничего не добьешься.

— Скажи, тебя мучает мысль о том, что ты не такой, как все?

— А кто вам сказал, что я не такой, как все?

— Представь себе, что у меня есть сын, который ходит в школу и который играет с соседними детьми на улице. А товарищи его говорят: «Это сын комиссара полиции». И поэтому они относятся к нему не так, как к другим. Понимаешь? А ты сын школьного учителя.

Мальчик внимательно посмотрел на него — куда внимательнее, чем раньше.

— Тебе хочется стать мальчиком из хора?

Мегрэ почувствовал, что идет по ложному пути. Трудно сказать, почему он это почувствовал. Некоторые слова вызывали едва заметную реакцию. Другие настораживали Жан-Поля, как бы заставляя его замкнуться.

— У Марселя есть товарищи?

— Да.

— Когда они собираются вместе, они шепчутся? Поверяют друг другу тайны, смеются, поглядывая на других?

Он вспоминал позабытые случаи из своего далекого детства и сам удивлялся.

Казалось, он впервые так живо вспоминал собственное детство; ему даже чудилось, будто он улавливает запах сирени, некогда растущей на школьном дворе.

— Ты не пытался с ними подружиться?

— Нет.

— Почему?

— Нипочему.

— Наверно, думал, что они не примут тебя в свою компанию?