— Да. И часто.

Как раз напротив, по другую сторону сада, виднелись окна дома Леони Бирар.

— Она когда-нибудь видела тебя у окна?

— Да. — Мальчик помрачнел, опять помолчал, но теперь он уже знал, что надо сказать. — Она еще раньше строила мне рожи.

— Высовывала язык?

— Ну да… А после того происшествия еще сильнее стала дразнить меня, показывая подкову.

— Почему?

— Ну… пусть, мол, знает, что она может все рассказать.

— Но, однако, она этого не сделала.

— Угу.

Все это выглядело так, будто старая почтальонша была одного возраста с мальчишками, — с теми самыми мальчишками, с которыми она ссорилась и которые вечно ее дразнили. Она кричала, угрожала, показывала им язык.

Она явно намекала, что может доставить Жозефу массу неприятностей.

— Ты ее боялся?

— Да. Моим родителям очень нужны деньги.

— Они знают об этой истории с подковой?

— Отец знает.

— Ты сам ему рассказал?

— Он догадался, что я что-то утаиваю, и мне пришлось сказать ему всю правду.

— Он ругал тебя?

— Посоветовал мне молчать.

— Сколько раз Леони Бирар показывала тебе из окна подкову?

— Наверно, раз двадцать. Она делала это всякий раз, когда видела меня.

Как и утром, когда он разговаривал с Жан-Полем, Мегрэ медленно раскуривал трубку, стараясь всячески расположить к себе мальчика. Казалось, будто он не придал ни малейшего значения этой пустяковой истории. И, видя его наивный взгляд, его невозмутимое спокойствие, чуть ли не равнодушие, мальчик испытывал такое чувство, словно он беседует со своим приятелем.

— А что сказал тебе Марсель сегодня, когда был у тебя?

— Что если его спросят еще раз, то ему придется сказать правду.

— Почему? Он испугался?

— Он ходил на исповедь. Ну а кроме того, на него, наверно, подействовали похороны.

— Он скажет, что видел тебя у окна, до того как перешел к окну напротив?

— А откуда вы об этом знаете? Вот видите! В этом доме все идет не так, как у людей. Другие вытворяют еще и не такие вещи, а им все сходит с рук! А у нас все наоборот.

— Что ты делал у окна?

— Смотрел.

— Старуха показывала тебе подкову?

— Да.

— Расскажи мне подробно, как все произошло.

— Мне ничего не остается другого, как рассказать.

Верно же?

— Теперь уж конечно!

— Я взял карабин…

— А где он был, твой карабин?

— Вот в этом углу, около шкафа.

— Он был заряжен?

Жозеф еле заметно заколебался:

— Да…

— Пули были длинные, 22-го калибра, или короткие?

— Длинные.

— Ты хранишь обычно карабин у себя в комнате?

— Да.

— Тебе приходилось в последнее время стрелять в воробьев из окна?

Жозеф опять помолчал, соображая, как человек, который не должен допустить ни малейшей ошибки.

— Нет. Что-то не помню…

— Ты хотел просто напугать старуху?

— Конечно. Я не могу сказать точно, чего я хотел…

Она меня дразнила. Я подумал, что в конце концов она все расскажет страховому агенту, и тогда отец не сможет купить себе новый грузовичок.

— Значит, он хотел использовать полученные деньги на покупку нового грузовика?

— Да. Он уверен, что если бы у него был хороший грузовик и если бы он мог расширить свой маршрут, то он заработал бы больше денег.

— А сейчас он почти не зарабатывает?

— Он уже много месяцев терпит лишь убытки, и это бабушка, которая…

— Она вам помогает?

— Когда это необходимо. Но каждый раз она устраивает такие сцены!..

— Ты выстрелил?

Он утвердительно кивнул и виновато улыбнулся.

— Ты целился?

— Я целился в окно.

— Словом, ты хотел только разбить окно?

Он снова кивнул, а потом обеспокоенно спросил:

— Меня посадят в тюрьму?

— Мальчиков в твоем возрасте не сажают в тюрьму.

Такое заявление как будто его разочаровало.

— А что же мне тогда сделают?

— Судья прочтет тебе нравоучение.

— Ну а потом?

— Сделает внушение твоему отцу. В конечном счете он за все несет ответственность.

— Почему? Ведь он ничего не сделал!

— Где он был, когда ты стрелял?

— Не знаю.

— Он был в отъезде?

— Нет. Он никогда не уезжает так рано.