Трудно сказать, была ли мэрия старинной или современной постройки. Просто она была безобразна вся целиком, в своих пропорциях, в отдельных своих частях и в самых мельчайших деталях. Пробило полдень, и вместе с Мегрэ и американцем из здания выходили служащие; неряшливый толстяк с тройным подбородком, очевидно, был мэром Бур-ла-Рена, судя по тому, как все почтительно приветствовали его.

Выйдя на ступеньки мэрии, комиссар и его спутник остановились, пережидая, когда пройдет ливень. Под облетевшими деревьями на маленькой рыночной площади кончалась торговля, разбирали прилавки. На размокшей от дождя земле валялся всякий мусор. Напротив, в лавке мясника, висели багровые туши, за кассой сидела толстая, румяная женщина. Из соседней школы с криком выбегали дети. У многих обувь была на деревянной подошве. Проехал бело-зеленый автобус…

Это было не похоже на Париж, не похоже, впрочем, и на маленький провинциальный городок или деревню.

Мегрэ смотрел на американца; взгляды их встретились.

Спенсер Отс понял его мысли и чуть усмехнулся, улыбка его была такой же неопределенной, как окружающий пейзаж.

— У нас тоже бывает не веселее, чем здесь, — сказал он.

Дело, ради которого они явились в мэрию, мог бы выполнить любой инспектор, любой подчиненный. Мегрэ хотелось узнать, как давно Шарль Дандюран проживает в доме Жюльетты.

Он жил здесь ровно четырнадцать лет. Прежде он снимал меблированные комнаты на улице Деламбр, близ бульвара Монпарнас.

Прошло четырнадцать с половиной лет, как умер владелец дома, муж Жюльетты Буанэ.

Стоя на крыльце мэрии, Мегрэ и американец ждали, пока ливень немного утихнет.

— Знаете ли вы, господин Спенсер, почему преступники предпочитают иметь дело с нами, а не с судейскими?

— Кажется, начинаю понимать…

— Заметьте, ведь мы нередко грубы… Меньше, чем говорят, но гораздо грубее следователя или прокурора…

Но зато в ходе расследования мы проникаемся жизнью обвиняемого. Мы приходим к нему домой, знакомимся с обстановкой, привычками, семьей, друзьями… Сегодня утром я говорил вам о различии между преступником до и после… Так вот, мы как раз стараемся узнать о преступнике до. Когда мы передаем его в руки судейских, все для него кончено. Он порывает, и почти всегда бесповоротно, со своей прежней жизнью… Отныне он преступник, и только, и представители правосудия так и обращаются с ним.

Без всякого перехода Мегрэ со вздохом сказал:

— Много бы я дал, чтобы узнать, что собирался делать Шарль Дандюран в спальне Жюльетты. Положить деньги обратно в тайник или… Ливень как будто стихает.

Они побежали к трамваю, комиссар — ссутулившись и засунув руки в карманы, а американец с такой же непринужденностью, как если бы на небе светило яркое солнце.

— Вы не против позавтракать в бистро?

— Наоборот, я буду очень рад, ведь посольские служащие, которые меня опекают, водят меня только в большие рестораны.

Они добрались на трамвае до Орлеанской заставы, прошли мимо дома, похожего на ломоть торта и почерневшего от дождя.

— Самое трудное — это поставить себя на их место, думать и чувствовать, как они. И еще одно наше преимущество перед судьей: судья живет в иной, совершенно непохожей среде. А мой дом мало чем отличается от этого… Войдемте!

И, свернув в переулок, Мегрэ толкнул дверь скромного ресторанчика с цинковой стойкой, мраморными столиками и слоем свежих опилок на полу. Добродушный краснолицый человек в синем полотняном фартуке пожал руку комиссару:

— Давненько вы к нам не заглядывали! Надо сказать хозяйке… Мелани! Чем попотчуешь сегодня господина Мегрэ?

Из кухни, выставив вперед объемистый живот, выскочила Мелани, на ходу вытирая руки.

— Ах, Господи, что вам стоило позвонить, когда шли сюда! Ну да ладно! Есть у меня петух в вине, да еще утром мне принесли неплохие белые грибы… Любит ли ваш друг грибы?

В зале сидело лишь несколько завсегдатаев. Сквозь запотевшие окна ничего нельзя было разглядеть.

— Бутылку божоле, как всегда, господин Мегрэ?

Мегрэ пошел позвонить по телефону, и американец видел за стеклом кабины его озабоченное, серьезное лицо.

— Все еще не нашли этого идиота Жерара, — сообщил он, возвращаясь к столу. — Вечером зайду к его жене.

— Вы говорили, у них нет денег?

— Об этом, вероятно, позаботились. Уж конечно, этот ребенок никогда не узнает, при каких обстоятельствах он появился на свет… Но, черт возьми, зачем Шарлю Дандюрану понадобилось…

Чувствовалось: все, что он говорит сейчас, не имеет для него никакого значения. Лишь одна мысль неотступно преследовала его.

— Зачем Дандюран…

— Но если он убил старую даму… — рискнул Спенсер.