Шрифт:
Вместо ответа он, пожав плечами, показал женщине письма.
«Бедненькая моя!
Со слезами на глазах я прочел ужасное известие.
(Целая страница нежных излияний и советов.) В нашем возрасте, когда суставы…»
И наконец:
«…Вы знаете, каким вниманием окружают меня дети.
Они стремятся избавить меня от заботы о деньгах. Мой зять самолично получает мою пенсию и сразу же вкладывает ее в свое предприятие, в котором и я принимаю участие. Вот почему я, совсем как студент, получаю от него сто — двести франков на расходы. К счастью, я заранее сообразил и приберег без ведома детей небольшую сумму. Из этого запаса я беру пять тысяч франков и посылаю их Вам…»
Еще две страницы подробнейших советов: нужно получше есть и пить, не следует много читать лежа, слишком доверять хирургам, постараться оградить себя от вторжения родственников мужа, которые…
И в заключение:
«…Надеюсь, Ваши славные племянник с племянницей не покинут Вас в беде…»
Впервые в жизни у Луи лежало в кармане около двадцати тысяч франков!
Глава 8
Откуда ему было знать, что все его поступки, все переезды не имеют никакого значения и что судьба, занятая другими людьми, ненадолго позабыла о нем, оставив его с петлей на шее и уверенная, что в любой момент сможет ее затянуть.
А он ни о чем не догадывался, но, как ни старался, не мог освободиться от смутного ощущения, которое не было ни укорами совести, ни страхом, ни чем-то иным, чему можно было бы найти определение, но его хватило, чтобы поминутно омрачать ему настроение, лишать вкуса к жизни, отравлять маленькие повседневные радости, которые он себе доставлял.
А он баловал себя, как балуют ребенка или больного, и твердил себе: «Хватит носить чужие обноски и мечтать о хорошей одежде. Можешь купить себе новый костюм».
И он купил его проездом в Канне, не такой, какие носят парни на побережье, а курортный, из тех, что продаются только в роскошных магазинах на набережной Круазет.
К нему подобрал подходящие носки, рубашки, галстуки.
Однажды утром Луи нанял белоснежную лодку возле Тур-Фондю, чтобы поехать на остров Поркероль, и уселся на носу, украшенном деревянным Нептуном. В то время как двое подростков в темных куртках бросали на него завистливые взгляды, он повторял себе: «Когда первый раз приехал на побережье, сразу же захотелось на Поркероль, да не выходило. А сейчас вот еду туда, денег куча, на пальце бриллиантовое кольцо, одет по последней моде».
Луи рассматривал утопавшую в зелени маленькую желтую церковь и розовые крыши городка, видел водоросли сквозь прозрачную толщу моря, но не испытывал долгожданной радости.
Вначале это, возможно, объяснялось тем, что в нем пробудился азарт игрока. Он собрал двадцать пять тысяч франков, мог воспользоваться ими, сесть на первый же пароход в Южную Америку, где хватит времени спокойно обдумать, что делать дальше. Но именно безропотность, с которой деньги пришли на его зов, помешала ему удовлетвориться ими. Раз уж Констанс отдала концы, он не дурак, чтобы хлопать ушами.
У него есть еще добрых два месяца. Теперь консьержка и не подумает тревожиться о квартирантке, которая, как и все люди, имеет право попутешествовать.
Сперва ему захотелось в Париж. Но он нигде не бывал дальше Лиона и всякий раз, проезжая Авиньон, даже Монтелимар, чувствовал себя на чужбине.
Вот он и выбрал Поркероль, где он не рисковал встретиться с дружками Жэна и где полиции не было до него дела.
Он высадился на берег. Смешавшись с туристами, прошел по площади, окруженной пестрыми домиками.
Постояв перед слишком роскошным отелем, куда входили англичане, он выбрал наконец небольшую гостиницу из тех, что ему нравились, — оцинкованная стойка, игральный аппарат в углу, механическое пианино, под которое вечером можно потанцевать с местными девушками. На первый взгляд Луи выглядел таким же независимым и самоуверенным, как в тот день, когда у почты в Лаванду изумлял Констанс Ропике.
Но это была лишь видимость. Легкость того дня, небывалое ощущение того, что он, как молодой бог, может все, уверенность в поступках и ясность мысли — никогда это к нему не вернется. Тот час остался неповторимым, и Малыш Луи бессознательно сохранил о нем такое яркое воспоминание, что сейчас мог бы точно сказать, где висели трехцветные флажки и как были посажены пальмы у музыкального киоска. Особенно горькой теперь была окружающая его пустота. А может, пустота, таившаяся в нем самом?.. Он делал все, что положено, а получалось так, словно он ничего не делал, или то, что делал, не имело никакого значения.
К примеру, он прочел все письма, найденные в комнате Констанс, и, пораскинув умом, решился сыграть по большой. Он нашел письмо нотариуса из Орлеана, который сообщал:
«Г-н Ровен, владелец фирмы в Лу-Пандо, снова просит, чтобы Вы продали ему дом в Энгране, и на этой неделе предложил мне за него 150 тысяч франков. Полагаю, что сумма…»
Потом, в другом письме нотариус удивлялся:
«Вы ничего не ответили на предложение г-на Робена, хотя…»
В течение двух дней Луи всячески обдумывал этот вопрос, когда в светлом костюме и в соломенной шляпе разгуливал по площади, наблюдая за игрой в шары, пил аперитив на террасе или опускал десять су в щель музыкального автомата.