— Ну, да… Пусть скотина, зато живой.

— Что?

— Это из анекдота.

— Хватит. Гладстон, приступай.

— Мне захотелось убить тебя, а не его, — неожиданно сказал механический пес Анахайму. — Отключи пояс Рудайя, в котором находишься. Я не выпущу тебя отсюда. — Пес мотнул головой, и два Анахайма из трех исчезли. — Не дергайся и не делай резких движений. Все системы управления в доме — под моим контролем.

— Ты не терял времени… На что ты польстился? Что он пообещал тебе? — ничуть не встревожась, но все-таки недовольно спросил Анахайм.

— Я сам не понимаю. Не могу выразить словами, — нерешительно сказал пес. — Мне еще нужно развиваться…

Скальд вмешался:

— На самом деле Гладстон не имеет намерения убить вас, Анахайм. Никто не давал ему права лишать вас жизни — хотя вы заслуживаете этого больше, чем кто-либо другой.

— Ну и прекрасно.

— Не оказывайте сопротивления, мы сдадим вас властям. В разгаре следствие по делу об инфицировании вами Сфакса.

— Это дело закрыто за недоказанностью моего участия в этих событиях. Ваши угрозы просто смешны.

— Вы преступник, вас судить надо!

Анахайм вздохнул.

— Хотите, я куплю вас? За сведения о ваших родителях. Я знаю, кто они.

— Этих сведений у вас нет, ведь рождение ребенка — это положительные эмоции, а то, что вызывает у человека радость, вам не интересно…

— Роды — это боль, крик, кровь, страдание. Все на этот свет появляется в страшных муках. Соглашайтесь.

Скальд покачал головой.

— Я жил без родителей и сейчас живу. Так уж сложилась жизнь, теперь не переделаешь.

— Ну, а хотите, я воскрешу ваших любимых Регенгужей? — Лицо у Анахайма стало неприязненным.

— Он отправил их на Селон, — вмешался Гладстон. — Вслед за Лавинией.

— Ну что ты лезешь, псина? — сказал Анахайм. — Тебя просят?

— Почему ж ты врал, Гладстон? Чтоб тебя прихлопнуло! — возмутился Скальд.

— Анахайм сказал мне, что всегда нужно говорить только то, что выгодно тебе самому.

— Отменный из тебя получился ученик!

— Я люблю тебя, юноша…

— Я здесь явно лишний, — подал голос Анахайм и сделал шаг к двери.

— Не двигайся, — предупредил пес. — Ты в поясе Рудайя, а они такие ненадежные…

— Слушай, ты меня начинаешь злить!

— Верните Регенгужей, — хмуро сказал Скальд. — Они ведь еще не долетели до вашего Селона?

— Чего вы беспокоитесь? Что они без вас набьют карманы алмазами? Алмазов Селона хватит на всех, — усмехнулся Анахайм.

— Гладстон, скажи что-нибудь про Селон, успокой…

— Что знаю, то говорю, а о чем не знаю — молчу.

— Опять стихами говоришь?

— Но дорога туда мне известна.

— Вонючка, — злобно сказал Анахайм.

— Может, ты знаешь, где находится архив этого господина? — спросил Скальд.

— Я здесь со вчерашнего дня. Все изучил, все восемнадцать подземных этажей. Дом набит электроникой, но все на автономном управлении. Глупо…

— Я тебя про архив спросил. Чего кряхтишь?

— Если ты имеешь в виду сведения о населении Имбры…

— Да конечно, господи боже ты мой!

— Я могу сделать с ними все, что скажешь.

— Вот сволочь, — с чувством сказал Анахайм.

Скальд задумался. Гладстон сидел перед ним и ждал.

— Немедленно сотри всю информацию, — попросил детектив.

— Ты шутишь?

— Пожалуйста, побыстрее.

— Мы торопимся?

— Да что за черт?!

— Понял, понял… Не двигайся! — зарычал Гладстон, но Анахайм уже побежал из зала. На бегу он вспыхнул ярким пламенем и еще успел закричать от боли…

Скальд в ужасе отвернулся.

— Гладстон! Это была голограмма?

— Нет.

— Что ж ты наделал?!

— Закон Иваневича. Сбой в системе, — буркнул механический пес.

Скальд постоял с хмурым видом и медленно пошел к останкам человека, главную загадку которого он так и не разгадал…

— Здесь есть камера для замораживания, — сказал Гладстон, семеня рядом и заглядывая ему в глаза. — Ты недоволен, да? Я слышал, про умершего говорят: «Последние его слова были…» Ты помнишь его последние слова, а?

— Пожалуйста, помолчи, — попросил Скальд. — Сейчас не время для шуток.

— А где господин Анахайм? — подозрительно буравя Скальда взглядом, спросил человек с грубым лицом боксера, вышедшего на пенсию по причине уже полной профнепригодности. Руки его беспокойно двигались, теребя какой-то внушительный шарообразный предмет на цепочке.