— Ты смотришь сейчас на меня, да, Остин? Ты ведь любишь глядеть в чужие зеркала… Не сомневаюсь, у тебя везде установлены камеры, даже в женском туалете. Я не просто рада этому, я мечтаю, чтобы ты сейчас видел меня. А также о другом, — говорила Ютика, разрисовывая себе голову зеленой губной помадой. — О том, что когда тебе сообщат о человеке с зеленой головой, тебя скрючит от страха за свою шкуру, ведь ты трус, — потому что только самый трусливый и ничтожный человек может самоутверждаться за счет женщины, которая его любит. И пока твои верные псы еще не разорвали меня на части, говорю тебе: ты дерьмо.

— Пошли отсюда! — заорал Анахайм на охрану.

Всех, кроме Шита, как ветром сдуло.

— Я презираю тебя. Я не смогу тебя убить, но испугать до смерти — это в моих силах. Мне очень хотелось бы пройти весь этот длинный коридор, ведущий к залу, и появиться перед тобой, чтобы увидеть, как ты содрогнешься от ужаса. Наверное, не успеть, ну ничего. До скорой встречи, любимый, — на том свете, теперь уже моем… Ты помнишь? Я — начало твоего конца. Жду. — Она улыбнулась, сдерживая подступившие слезы, с ненавистью плюнула в зеркало, открыла дверь и вышла в коридор.

— Дура, — отшатнувшись от экрана, прохрипел Анахайм. — Что это, Шит?

— Ты же слышал… Ты плохо обошелся с девчонкой — она отомстила. Что тут еще думать? Татуировки нет, раскраска неправильная. Я уже говорил… — Шит выглядел расстроенным.

Анахайм подошел к телу Ютики.

— Что за день сегодня? Со всеми бабами тако-ой облом… Ну, Ютика… ну, удивила… ничего не скажешь…

— Ты сам их, таких, ищешь. С другими тебе скучно. Вот и повеселился…

— Почему, говоришь, раскраска неправильная? — разглядывая девушку и все еще сомневаясь в том, что гроза прошла стороной, спросил Анахайм.

— Настоящие зеленоголовые будто надевают половинку арбуза с прорезями для глаз, нижняя линия проходит под глазами. А у нее — как будто шапочка, лоб чистый. Какая красивая, — Шит смотрел на Ютику с невысказанным сожалением.

— Поняла? — спросил Анахайм неподвижное тело, словно Ютика могла его слышать, и лицо у него исказилось от злости. — Неправильно намалевалась! Никакой эстетики!

— Если сейчас за поворотом стоит патруль, пойду я, а если никого нет — ты.

— Нашел дурака… Сейчас уже конец третьей фазы, какой тут может быть патруль в такое время? Сделаем все наоборот!

— Как хочешь. Только не забудь, что сказал хозяин — обращаться с ней, как с одуванчиком.

Фидж, напарник Чичеваца, говорил так уверенно, потому что верил в свою счастливую звезду и точно знал, что сам он не вылезет из машины, когда девчонку, лежащую в багажнике, они доставят в Маккай, самый что ни на есть средний район города и по уровню жизни, и по уровню преступности. Это место хозяину предложили выбрать его аналитики, занимающиеся ситуацией с девчонкой. Почему на роль ее провожатых они предложили Фиджа и Чичеваца, для обоих оставалось загадкой, — то ли миссия эта была слишком ответственной, то ли ими дорожили меньше, чем другими боевиками. Ни одна из этих приходящих в голову идей не вдохновляла.

— Как ты думаешь, она уже очухалась? — спросил Чичевац, глядя в затылок Фиджу, ведущему автомобиль.

— Сейчас узнаем…

За поворотом топтался полицейский, в нетерпении поглядывающий на свои наручные часы. Чичевац выругался, а Фидж, не выказывая эмоций, продолжал сосредоточенно смотреть на дорогу. Купола небольших поместий Маккая почти везде уже закрылись, улицы в надвигающихся зеленоватых сумерках выглядели пустынными. Как всегда, ближе к ночи, температура воздуха неуклонно — как и настроение Чичеваца — снижалась. Совсем скоро по длинной обледеневшей автостраде Милагро, столицы Порт-О-Баска, будет уже опасно передвигаться.

— Давай на следующем перекрестке, — хмуро скомандовал Чичевац.

— Что, у всех на виду? Вдруг там патруль?

«Да какая, к черту, разница», — где и у кого на глазах рисковать своей шкурой», — мысленно добавил он и взглянул в зеркало обзора на напарника.

Тот понимающе кивнул. Он тоже боялся скованной наручниками девчонки с бантиком на макушке.

Чичевац почти не почувствовал веса легкого тела, которое вынес и положил на холодную дорогу. Глаза у пленницы были закрыты, и это немного беспокоило его, потому что инструкции на этот счет они с Фиджем получили самые четкие: девчонку нельзя оставлять в бессознательном состоянии. Сначала он расстегнул наручники на ее тонких, как спички, ногах, потом — на скрещенных на груди руках. И не успел еще приподняться с колена, как она будто железными пальцами ухватила его за запястье и процедила, уставившись на него светлыми глазищами:

— Снимай пиджак…

Автомобиль медленно тронулся с места. Чичевац запаниковал, глядя то на девчонку, то на отъезжающую машину. Он дернул свою сразу ставшую деревянной руку — она сжала еще сильнее и прошипела:

— Мне нечего терять — я все равно могу замерзнуть.

Он как-то сразу понял, что она имела в виду, и нервно затряс другой рукой, высвобождая ее из рукава. Девчонка отпустила его руку и вскочила на ноги.

Запахнувшись в пиджак, который был четырежды велик ей, она громко засвистела вслед бегущему за автомобилем Чичевацу. Когда тот наконец тяжело плюхнулся на сиденье, Фидж выжал из машины все, что смог.