Они окружили многотысячную толпу и мгновенно все поняли: колонисты увозят тимминсов с собой, они оставляют диких кошек совершенно без защиты, даже без видимости защиты перед бурей, без последней робкой надежды на успокоение… Глотки хорнов исторгли яростный многоголосый вопль, и призыв вожака отомстить швырнул тысячи смертоносных тел на людскую толпу.

Они без жалости убивали колонистов, не трогая тимминсов, но вид разыгравшейся бойни лишал аборигенов Порт-О-Баска последних остатков разума.

Фрайталь плакал, стоя над погибающей толпой, и видел, как тимминсы в ужасе протягивают к нему руки с болтающимися на наручниках отгрызенными руками колонистов. Люди внизу тоже плакали и кричали, умоляя помочь…

В яростном мяуканье хорнов старик не слышал ни торжества, ни радости — только скорбь, и он вдруг понял истинную причину их поведения. Спасительное решение сверкнуло в его голове, как яркая вспышка молнии, и старик закричал во всю силу своих слабых, больных легких:

— Тим-ми-и-и!

Вожак сразу услышал его — будто только и ждал этого. Он рыкнул на стаю, приказывая остановиться, и, как на крыльях, взметнулся наверх, к Фрайталю.

— Тимми, иди сюда, малыш! — Вождь протягивал к хорну руки. — Иди, я поглажу тебе спинку…

Хорн упал на живот и, роняя с окровавленной морды слезы, окрашенные в розовый цвет, с обиженным мяуканьем подполз к старику.

— Вот так, вот так, — похлопывая его по спине, приговаривал Фрайталь. — Я уйду с тобой в пески, обещаю. Не бойся бури, буря — ерунда. И ветер, что так страшно воет, — ерунда. Непогода пройдет, как проходит все плохое. Солнышко скоро вернется к Порт-О-Баску, снова засияет на небе. — Хорн прижимался к нему и жалобно подвывал, изливая давние невысказанные обиды и страхи. — Со мной уйдут и другие, те, кто захочет, и мы снова заживем, как прежде…

Стая внизу возбужденно замяукала, а по людской толпе быстро пронеслась взбудоражившая всех новость: вождь уходит в пустыню.

— Тимми…тимми, — зашелестело тут и там.

Тимминсы гладили кошек по спинам, хлопали по бокам и удивленно переглядывались, опьяненные вдруг обретенной властью, а грозные хорны, только что сеявшие смерть и ужас, вновь обретя своих хозяев, жалобно мяукали. И их собственная покорность была для них тоже радостной.

Обхватив подставленную вожаком шею, Фрайталь шел медленно, но идти ему было легко, ведь возврат к прежней жизни сулил оздоровление нации, ее возрождение. За вождем потянулись многие — около трех тысяч тимминсов, окруженных ластящимися к ним кошками.

И никому уже не казалась страшной буря…

— Быстрее! — закричал офицер С-патрульной службы Нова-Горицы, ближайшей к Порт-О-Баску планеты, на завозившегося тимминса, который безуспешно пытался выудить из своих невообразимо грязных штанов ключ от наручников — ими к нему был прикован Анахайм.

Патруль сортировал колонистов, туристов и тимминсов, только что прибывших на транспортном корабле «Дайкон». Предпочтение отдавалось туристам — у всех были паспорта. Их без всяких ограничений ссаживали с корабля и обеспечивали им возвращение на родную планету. Колонистам и корнерам был отведен карантинный отсек станции, а аборигенов, как прокаженных, загоняли обратно на «Дайкон». Этих вычисляли по внешнему виду и цвету глаз — удостоверившись в отсутствии контактных линз.

…Ключ никак не находился, сзади напирала многотысячная толпа, в узком душном коридоре пересадочной станции Нова-Горицы не было никаких условий для содержания людей, поэтому власти старались провести сортировку беженцев ускоренными темпами, чтобы как можно скорее отправить «Дайкон».

— Вдруг в ботинок провалился? — торопливо предположил Анахайм.

Тимминс задрал ногу, собираясь разуться.

— Спятил, что ли? — разозлился офицер. — Может, ты надумаешь еще и ноги здесь вымыть?

— Офицер, разрежьте так! Я заплачу, — нервно попросил Анахайм. — Правда, только после того, как вы проведете идентификацию моей личности. Потому что с собой у меня ничего нет, сами понимаете… Но я готов.

Он сильно ударил локтем под дых настырно отталкивающего его от пропускной стойки колониста, подпираемого сзади толпой. Колонист извернулся и ударил Анахайма в затылок чем-то зажатым в руке. Анахайм выругался. Не имея возможности повернуться, он растопыренными пальцами правой руки ткнул куда-то себе за спину на уровне лица. Сзади раздался вопль.

— О чем вы думали, когда пристегивались тинталитовыми наручниками? — озлобленным, смертельно уставшим голосом произнес офицер. — Быстрее! Нашел? — сказал он стоящему столбом тимминсу.

— Нет, господин офицер…

Анахайм замахнулся на него.

— Налево! — приказал офицер. — Оба!

— Вы не имеете права, я протестую! — закричал Анахайм. — Я не должен к тимминсам!

Запищал таймер, напоминающий патрульному, что за прошедшее время он обязан был пропустить через стойку уже пятерых беженцев. Задержка грозила офицеру серьезными неприятностями.

— Не имею права? — побледнев от злости, сказал он и, вложив в удар всю силу своего раздражения, кулаком саданул Анахайма в челюсть. — Тащи его! — приказал он тимминсу.